Между собой «революционные партизаны» обсуждали, где и как нанести террористический удар по большевикам — отомстить за махновских командиров и дезорганизовать власть. Споры шли бурные — покушаться ли на Ленина, или он — честный революционер. Тогда — ударить по ЧК. Нет, она подчиняется партии. Значит — нужно бить по партии. И потом теракт должен стать ещё и сигналом к рабочим, чтобы выступить против большевиков. Соболев, подражая народовольцу Халтурину, намеревался устроить взрыв резиденции врага — Кремля, но для этого нужно было слишком много взрывчатки, и он её методично накапливал. Обсуждали, не взорвать ли что-то во время Октябрьских торжеств…
Терроризм — обычное оружие в арсенале политической борьбы того времени, тем более — в обстановке гражданской войны, когда политический противник был в то же время и военным. Но террорист террористу рознь. Для одних террористов убийство — ремесло. Профессиональные киллеры шлифуют квалификацию и не выбирают цели — это дело начальника, хозяина или клиента. Заказчик знает, зачем нужно уничтожить цель, а дело исполнителя — сделать дело. Ему всё равно, кого убивать — политиков, бизнесменов, случайных прохожих, детей в школе… Ничего личного — только бизнес. Для других террористов — теракт — результат их идейного выбора. Они могут быть дилетантами в этом деле, но такие террористы сами решают, где и почему должен быть нанесён удар. Террорист-идеалист при этом как правило плохо разбирается в перипетиях политической борьбы. Он не вхож в коридоры, где принимаются решения. Он целится в символы власти, не зная, каков её механизм, кто придёт на место убитого и каково будет изменение политического курса в результате теракта. Потому большинство терактов, совершённых из идейных соображений, ведёт совсем не к тем результатам, которые планировались. Народовольцы хотели вызвать революцию, а спровоцировали реакцию. Выстрел Николаева в Кирова стал поводом для волны террора. Поджог рейхстага леваком-антифашистом Ван дер Люббе только укрепил режим Гитлера.
Анархисты подполья хотели вернуть страну к идеалам Октябрьской революции, но не знали, куда бить. Ложной была сама посылка — с помощью взрывов нельзя сделать страну свободней. Можно дезорганизовать противника, и если бы на Москву наступал Махно, взрывы можно было бы рассматривать как чисто военную операцию — тогда были бы понятны и цели — военные объекты. «Анархисты подполья» обвиняли большевиков в том, что они собираются сдать Москву Деникину в то время, как анархистские партизаны наступают на белых на Украине и в Сибири. Подпольщикам казалось, что падение большевиков в Москве только улучшит перспективы революции, но реальная ситуация была иной. Махно и большевики могли разбить Деникина только вместе. Дезорганизация коммунистического руководства в момент натиска Деникина давал белым шансы на победу. Захватив Москву, белые получали бы господствующую стратегическую позицию в гражданской войне.
Анархисты подполья стремились «снова воскресить революционный порыв». Нужно разогнать Совнарком, уничтожить чрезвычайки. Нужно «вернуть то, что было в Октябре»
[475]. Это было бы понятно в 1921 г., когда белая угроза миновала. Но «бунт и восстание» в 1919 г. могли дезорганизовать тыл красных также, как Махно дезорганизовал тыл белых. Деникин, которому «анархисты подполья» совсем не сочувствовали, объективно мог выиграть от мести Махно большевикам, которую были готовы осуществить «Анархисты подполья». Но невольно они стали инструментом мести ещё одного человека…
Пока цель так и не выбрали. Ждали какого-то хорошего повода для акции. Основные запасы динамита хранились на даче в Красково, но кое-что было заначено и по квартирам. Пропаганда оставалась основным направлением работы. Выпустили листовку о махновцах, другие листовки и газету «Анархия».
25 сентября к Соболеву зашёл Черепанов, который предложил «цель». Он говорил, что в Московском горкоме коммунистов сегодня состоится заседание, где коммунистическая верхушка будет обсуждать меры сдачи Москвы Деникину и одновременно — террора против левой оппозиции. На самом деле Черепанов был не в курсе, что там будет за совещание, но он хорошо знал здание горкома в Леонтьевском переулке — до разгрома левых эсеров там располагался их горком. Проходя мимо здания, где всё было знакомо, он только распалял своё чувство мести к партии, которая предала революцию, установила свою диктатуру вместо диктатуры трудящихся классов и, что немаловажно, отобрала это здание. Так не достанься же оно никому.
Черепанов поделился идеей взрыва горкома с Соболевым, и ему она понравилась. Со своими ребятами он снарядил полуторапудовую динамитно-пироксилиновую бомбу. При этом они даже не посоветовались с остальной частью группы. П. Соболев, А. Попов (Барановский), М. Гречаников, Я. Глагзон, левый эсер Н. Николаев и Черепанов отправились к зданию горкома. Черепанов показал, где можно хорошо перелезть через ограду, чтобы подойти к окну зала заседаний. После этого он, сделав дело, удалился. Соболев с помощью остальных приблизился к окну, запалил фитиль, и бросил ящик с бомбой в окно.
Между тем 25 сентября в МГК в здании происходило совещание по вопросам пропаганды. Из важных персон присутствовали Н. Бухарин, Л. Преображенский, А. Мясников, М. Ольминский и Е. Ярославский. Они инструктировали низовой пропагандистский актив и лекторов по вопросам текущего момента и организации пропаганды, мобилизации сочувствующих на борьбу с Деникиным. Рутинные вопросы этого времени. После основных докладов часть присутствующих стала выходить из зала. Как раз в момент этой сумятицы в окно с шипением влетел ящик. Секретарь МГК РКП(б) Владимир Загорский бросился к бомбе, чтобы что-то предпринять. В этот момент раздался взрыв. Обрушило заднюю стену и крышу. Погибло 12 человек, включая В. Загорского, было ранено 55 большевиков, включая Бухарина, Ольминского, Ярославского и Мясникова (они были ранены легко). Большинство погибших и раненых были низовыми работниками, что вызвало разочарование террористов — такого результата они не ждали.
Позднее, уже после ареста, Черепанов говорил Дзержинскому: «Конечно, только нужно сожалеть о том, что жертвами взрыва были не видные партийные работники и никто из более крупных не пострадал. Этот акт, по нашему мнению, должен был революционизировать массы и указать путь, по которому должны идти настоящие революционеры: путь террора и ударов по голове насильников.
На замечание, что при взрыве пострадало много незначительных работников, укажу, что ваша чрезвычайка в этом отношении не лучше»
[476]. Это было самоутешение. Вряд ли «анархисты подполья» хотели начать свою войну в Москве с удара по лекторам и районным организаторам. Но что сделано, то сделано, и Ковалевич берётся за перо, чтобы обосновать теракт и обещать большевикам новые неприятности: «Первый акт совершён, за ним последуют сотни других актов, если палачи революции своевременно сами не разбегутся»
[477]. В листовках «анархистов подполья» утверждалось, что в горкоме собралась «верхушка» коммунистов, которая планировала новые репрессии против рабочих.
