На съезде прошли довыборы в ВРС. Коммунист Новицкий, также избранный в ВРС, утверждал, что вскоре под его влияние перешло большинство членов этого органа
[537]. Но «коммунистическое подполье» в ВРС почти никак себя не проявило, что заставляет заподозрить представителя коммунистов в преувеличении своего влияния. По данным Белаша ВРС на 42,5% состоял из анархистов (85 человек — в том числе все командиры и начальники военных управлений), на 10,5% — из левых эсеров (21 человек — командиры и делегаты от сёл), 2% — большевики (4 человека — от рабочих и военных), 35% беспартийных крестьян (70 человек) и 10% — беспартийных рабочих (20 человек). Меньшевики, народники, эсеры и националисты в ВРС не пошли
[538].
Отношения военных и ВРС оставалось напряжённым. Волин вспоминает, что «Реввоенсовет и часть командного состава были на ножах; и между ними стоял и Махно, и я»
[539]. Махно тоже имел свои претензии к ВРС — «Совет ничего не делает», а некоторые его члены присвоили деньги и сбежали. Поэтому 20 ноября Махно потребовал передать деньги одному надёжному человеку, а он уже будет выдавать ВРС на социальные и другие нужды. Волин оправдывался, что ВРС работает, принимает решения, но они не выполняются
[540]. Жалобы Волина на безвластность ВРС касались прежде всего политических проблем, в частности — контроля над контрразведкой. В области социально-экономической политики решения ВРС были более весомы — он регулировал цены на военные закупки, выдачу средств нуждающимся, продолжительность труда медперсонала, разбирал конфликты между командирами и населением
[541].
Продолжался и конфликт с меньшевистскими профсоюзами, который начался на съезде. Резкая отповедь Махно сторонникам «учредилки» дала меньшевикам повод расширить фронт оппозиции. 1 ноября собралась конференция части завкомов Александровска, которая приняла следующую резолюцию: «Обсудив допущенные 30 октября выпады против рабочего класса и его представителей, делегированных рабочими организациями, и обращая внимание съезда, что эти выпады становятся систематическим явлением со времени занятия города повстанцами… подчёркиваем, что с рабочими организациями, уцелевшими от разгрома, опираясь на грубую военную силу, совершенно не желают считаться». Упоминание грубой военной силы было связано с кратковременными арестами некоторых рабочих активистов. Меньшевики пытались своим уходом лишить съезд в Александровске полномочий рабоче-крестьянского. «Делегаты рабочих могут вернуться в состав съезда только в том случае, если общее собрание публично снимет с рабочей делегации брошенное ей оскорбление… В отсутствие рабочих делегатов съезд явится не рабоче-крестьянским, а только крестьянским, и постановления его не смогут иметь для рабочих г. Александровска никакой моральной ответственности»
[542]. Но в составе съезда оставалась почти половина рабочей делегации, которая поддержала Махно вместе со всем съездом, спокойно закончившим работу 2 ноября. Чувствуя за собой эту поддержку, Махно уже 1 ноября обрушился на оппозицию, но не грубой военной силой, а статьёй «Иначе быть не может»: «Допустимо ли, чтобы рабочие города Александровска и его окружений, в лице своих делегатов — меньшевиков и правых эсеров, — на свободном деловом рабоче-крестьянском и повстанческом съезде держали оппозицию деникинской учредилки?» Созыв конференции ФЗК Махно называет просто «закулисным предательством», воскрешая в памяти весну 1919 г., когда Дыбенко называл контрреволюцией махновский съезд.
В отличие от большевиков, Махно, правда, никому не грозил расстрелом, но тучи над оппозицией сгущались. Взывая к рабочим, батька вопрошал: «Правда ли, что эти ублюдки буржуазии вами уполномочены, чтобы, прикрываясь именем вашей пролетарской чести, на свободных деловых съездах призывать к старому идолу — учредилке?»
[543]. Часто во время гражданской войны за такими эпитетами следовали аресты и расстрелы. Но ничего этого не случилось — меньшевики продолжали свою работу в рамках махновской многопартийности, проводили на профсоюзных конференциях резолюции о преждевременности социалистической революции.
Конфликт на съезде был всего лишь болезнью роста многопартийной системы в махновской «республике», в дальнейшем руководство движения было более терпимо к «реформистам». Напряжённость в отношениях между махновцами и рабочими организациями не означает также, что рабочие находились под влиянием большевиков — их ораторов они иногда даже стаскивали с трибуны
[544]. После того, как Махно выделил на нужды страховой больничной кассы 1 миллион рублей, отношение к нему стало меняться. Теперь махновцы воспринимались как власть. Рабочие привыкли к тому, что либо предприниматель, либо государство должны платить им зарплату и организовывать производство: «Некоторые заводские комитеты пытались выяснить в штабе и в «военно-революционном совете», будет ли выплачено жалование рабочим и когда…», — вспоминает Щап
[545]. В ответ на аналогичный запрос железнодорожников Махно отвечал: «В целях скорейшего восстановления нормального железнодорожного движения в освобождённом нами районе, а также исходя из принципа устроения свободной жизни самими рабочими и крестьянскими организациями и их объединениями, предлагаю товарищам железнодорожным рабочим и служащим энергично организоваться и наладить самим движение, устанавливая в вознаграждение за свой труд достаточную плату с пассажиров и грузов, кроме военных, организуя свою кассу на товарищеских и справедливых началах и входя в самые тесные сношения с рабочими организациями, крестьянскими обществами и повстанческими частями»
[546]. Итак, Махно предлагал рабочим перейти на режим полного самоуправления и самоокупаемости. При этом на них накладывалась повинность обслуживать армию за умеренную плату.
Первоначально железнодорожники поддержали новую организацию труда: «Они создали железнодорожный комитет, взяли железные дороги района… в своё ведение, разработали план движения поездов, перевозки пассажиров, системы оплаты и т.д»
[547] — пишет П. Аршинов. Но нежелание Махно платить за всё возраставший объём военных работ ставил транспортников и металлистов на грань разорения, тем более, что состояние дорог было, по словам В. Белаша, «плачевным». Попытки «за любую цену» заставить рабочих ремонтировать мосты, не удались — не было материалов, рабочие крупных заводов разбрелись
[548].
