Витриной махновского района должен был стать Екатеринослав — один из крупнейших городов Украины. Приступая к операции по его освобождению, махновцы выпустили декларацию, в которой говорилось: «Это будет город, освобождённый повстанцами-махновцами от всякой власти. Это будет город, в котором под защитой революционных повстанцев должна будет закипеть вольная жизнь, должна будет начать строиться свободная организация рабочих в единении с крестьянами и повстанцами… Ни одного убийства, ни одного грабежа, ни одного насилия, ни одного сомнительного обыска… Вопрос нашего поведения в занимаемых местностях есть вопрос жизни и смерти всего нашего движения»
[566]. Взаимоотношения Екатеринослава и остального района, занятого махновцами, должно было послужить моделью для всей страны (с поправкой на гражданскую войну, конечно).
К моменту занятия города повстанцами витрина была уже изрядно побита и в прямом, и в переносном смысле. Господство деникинской армии совершенно разорило город. Вот воспоминания антибольшевистски и антимахновски настроенного журналиста З. Арбатова о пребывании в Екатеринославе Добровольческой армии Деникина: «Вся богатейшая торговая часть города, все лучшие магазины были разграблены, тротуары были засыпаны осколками стекла разбитых магазинных окон, железные шторы носили следы ломов, а по улицам конно и пеше бродили казаки, таща на плечах мешки, наполненные всякими товарами… Контрреволюция развивала свою деятельность до безграничного дикого произвола, тюрьмы были переполнены арестованными, а осевшие в городе казаки открыто продолжали грабёж»
[567]. Это наследство «рыцарей собственности и порядка» усугублялось ещё и тем, что на протяжении месяца, когда город находился в руках махновцев, он беспрерывно подвергался обстрелу и оставался на положении прифронтового. К тому же, как уже приходилось говорить, Екатеринославская промышленность была отрезана от смежников. Только с поправкой на эти обстоятельства можно говорить, что в Екатеринославе осуществлялся опыт создания нового общества.
8. По законам военного времени
Каждую из приходящих в Екатеринослав армий жители оценивали прежде всего по грабежам. На общем фоне гражданской войны меры Махно против грабителей можно признать удовлетворительными. По свидетельству того же Гутмана, «такого повального грабежа, как при добровольцах, при махновцах не было. Большое впечатление произвела на население собственноручная расправа Махно с несколькими грабителями, пойманными на базаре; он тут же расстрелял их из револьвера»
[568]. Характерно, что, вопреки своей прежней практике, махновцы перестали освобождать из тюрем всех заключённых, ограничиваясь только политическими. Уголовникам пришлось сидеть дальше
[569]. Даже в деле организованного снабжения со складов махновцы «знали меру». Так, когда заведующий складами Я. Идашкин заявил Махно, что если конфисковать содержимое складов, то пострадает население, махновцы не тронули их, а Идашкина за смелость даже одарили шубой
[570].
Проблема грабежей связана не с отсутствием дисциплины в махновской армии, а с деятельностью самого мрачного органа в махновской системе власти — контрразведки: «Но, конечно, грабежей было немало под обычным предлогом поисков спрятанного оружия. Один вид грабежа проводился с ведома и разрешения самого Махно; он касался квартир деникинских офицеров: не успевшие уйти из города и спрятавшиеся офицеры были все перебиты, а квартиры офицеров дочиста разграблены»
[571]. Здесь необходима поправка — Махно давал санкцию не на грабежи, конечно, а на расправу с офицерами. Иногда Махно призывал и к уничтожению «буржуев»
[572].
В своих показаниях ревтрибуналу 14-й армии руководитель ВРС Волин утверждал: «…ко мне приходили целые вереницы людей с жалобами, что заставляло меня постоянно вмешиваться в дела контрразведки и обращаться к Махно и в контрразведку. Но боевая обстановка и задача культурно-просветительской работы мешали мне глубже вникнуть в злоупотребления, по словам жалобщиков, контрразведки»
[573].
Волин скромничает. Ему удавалось освобождать от наказания коммунистов
[574]. Несмотря на то, что Волин по характеру своей деятельности постоянно сносился с этим ведомством, он в итоге констатировал: «По поводу злоупотреблений, чинимых контрразведкой армии Махно и начальником её Зиньковским, я ничего не знаю»
[575]. Но хотя о конкретных злоупотреблениях он не знал, в своих показаниях ЧК Волин говорил, что для него «контрразведка была ужасом, и я делал всё возможное, чтобы прекратить чинимое ею»
[576].
Ясно одно — контрразведка оказалась фактически бесконтрольной. Махно и его штаб были заняты вопросами обороны и разъезжали по фронту. Волин и ВРС углубились в просветительские и экономические вопросы, судя по всему, просто не желая связываться с контрразведкой. Сам Махно признаёт, что ей были предоставлены фактически неограниченные полномочия: «За этой работой контрразведочные органы были уполномочены на обыски в любом доме, расположенном в зоне военного положения и почему-либо заподозренном, а также на аресты и опросы людей, в особенности, когда таковые указываются населением»
[577]. Естественно, что такой порядок создавал идеальные условия для доносительства, злоупотреблений и произвола.
Александровский съезд создал комиссию «в целях разъяснения и улаживания всякого рода нареканий и недоразумений между населением (и повстанцами), с одной стороны и контрразведывательными органами, с другой»
[578], но реальных следов её деятельности видно не было. Упоминание «контрразведочных органов» во множественном числе не случайно. В это время контрразведка была организована при корпусах наряду с отдельной структурой в тылу (во главе с Л. Голиком), которая занималась прежде всего Екатеринославом.
Позднее Махно признавал: «На пути деятельности контрразведочных органов махновской армии бывали иногда ошибки, за которые приходилось болеть душой, краснеть, извиняясь перед оскорблёнными»
[579]. Но контрразведка не очень боялась неудовольствия командующего и тем более протестов разнообразных общественных организаций: «Ну так передайте своим рабочим, — уже совершенно грозно выкрикнул он, — что они как отсиживались на своих заводах, так пусть и отсиживаются, и в наши дела пусть не вмешиваются! А если будут вмешиваться в наши дела, то мы их посадим на место», — вспоминает профсоюзный активист об общении совета профсоюзов с представителем контрразведки по поводу одного ареста
[580].
