Как справедливо пишет А. Виньяс, «вмешательство Асаньи могло иметь очень тяжелые последствия. Иден говорил об этом с Литвиновым, который также присутствовал на коронации. Последнему подобное вмешательство также не показалось пустячным. Когда в следующем месяце Паскуа
[1469] проводил одну из своих периодических встреч со Сталиным, Молотовым и Ворошиловым, Сталин спросил о его впечатлениях в связи с ситуацией. Посол передал последнее устное сообщение Ларго Кабальеро, выражавшее твердую уверенность в конечной победе. Трудности заключались в несоответствии и недостаточности вооружения. Посол также добавил, что новое Правительство следует той же линии. Сталин холодно посмотрел на него и бросил ему в лицо: „Так то, что Вы мне говорите, не согласуется с недавними хлопотами представителя президента Республики о приостановлении военных действий и, затем, о посредничестве в достижении мира“»
[1470].
Однако этот эпизод хоть и огорчил Сталина, но пока не определял его политики в отношении Республики. Ведь теперь, после свержения строптивого Ларго, она могла воевать «как надо», опираясь не на самоуправленческую социальную революцию, а на твердую дисциплину. Ведь именно это обещали Сталину майские победители, а Штерн заверил, что осенью противник «покатится». От выполнения обещаний зависела и политика Сталина.
* * *
После прихода к власти Негрин всячески демонстрировал советским представителям готовность к самой тесной связи. 23 мая 1937 г. посол Гайкис на встрече с Негрином обсуждал перспективы долгосрочного сотрудничества Испанской республики и СССР как на основе взаимовыгодных экономических отношений, так и идейной близости советских людей и испанцев, готовых сплотиться под руководством объединенной социалистической партии, которая завоюет «в Испании руководящее место» и направит «все дальнейшее развитие Испании по определенному пути»
[1471]. Готовность идти «по определенному пути» должна была выгодно отличать «своего» Негрина от «чужого» Ларго.
Так будут говорить с посланниками Сталина лидеры стран «народной демократии» на начальном этапе их существования. Беседа ведется так, будто победа над Франко уже достигнута. Но пока сумели победить только «внутреннего врага» (да и то не окончательно). Гайкис прагматично добавляет, что основа сохранения таких настроений Негрина — советская помощь Испании
[1472].
Каковы были планы Сталина в отношении Испании Негрина? Следуя за советской историографией и доверяясь официальной позиции СССР, историк А. Виньяс уверен: «Вопреки страхам Франции, Британии, США и прочих, Сталин не собирался устанавливать в Испании начальную стадию народной республики, как в Центральной и Восточной Европе после Второй мировой войны… Этого не позволяли ни геостратегические, ни геополитические обстоятельства»
[1473]. Сталин, однако, руководствовался не только геополитикой. Если бы не так — он и вовсе не «влез» бы в Испанию. Впрочем, вот-вот Вторая мировая война серьезно переменит и эти геополитические «расклады». Уже в 1939 г. Гитлер будет готов идти на большие уступки СССР. Но для запуска своего плана завоевания Польши Гитлер дождется падения Испанской Республики. История, таким образом, была полна альтернатив, в которых Республике было место, пока она сражалась.
Мотивы Сталина представляют нерешаемую проблему для историков, которые отрицают его намерение контролировать внутриполитический процесс в Республике. Такие усилия — и ради чего? Чтобы после завершения Гражданской войны просто уйти с доброй улыбкой? А. Виньяс нашел такой мотив: «Сталин надеялся наугад и часто посредством скромной поддержки левых слегка подтолкнуть французов к сопротивлению экспансионистским действиям Оси, хотя и знал, что не стоит ждать от Парижа многого»
[1474]. «Слегка подтолкнуть», хотя уже в 1937 г. очевидно, что «не стоит ждать»? И это должно объяснить те жертвы, которые Сталин принес на алтарь Испанской республики? Все-таки Сталин был кем угодно, только не наивным альтруистом.
Сталин решал в Испании более важные задачи, чем сомнительное «вразумление» Франции. В случае сохранения Республики возникала возможность получить плацдарм на западе Европы с вытекающими из этого многочисленными возможностями. Даже если Республика уже не могла победить, ее борьба имела для СССР большой смысл, отвлекая Германию и Италию в направлении, противоположном от Советского Союза. В любом случае для Сталина было важно, чтобы Республика продолжала сопротивляться, а не маневрировать за его спиной. А для этого важно было держать пальцы на пульсе политической системы Республики. Причем желательно недалеко от горла.
* * *
В 1936 г. Испания для СССР была важнейшим направлением европейской политики, но в условиях нарастания угроз и ограниченности ресурсов Советского Союза это не могло продолжаться вечно. Отношение Сталина к Испанской республике нередко связывают с его капризным характером, ставя этот волюнтаристский фактор на первое место наряду с более рациональными мотивами советского лидера. Так, Ю. Рыбалкин утверждает: «Позиция Сталина в отношении Испанской республики была непредсказуемой и менялась в зависимости от его настроения, обстановки на фронтах Пиренейского полуострова и международной арене. Постепенно интерес Сталина к стране „Х“ пропал, наоборот, возникло неприятие. С середины 1937 г. на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б) чаще стали обсуждать вопросы помощи не Испании, а Монголии и Китаю (страна „Z“), а также проблемы борьбы с „антигосударственными элементами“ внутри страны. Перемены в настроении Сталина сказались на объемах и интенсивности военных поставок Республике»
[1475]. «Капризный» Сталин. Нет бы забыть о Китае и внутриполитических проблемах и заниматься только Испанией…
А. Виньяс комментирует мнение Ю. Рыбалкина: «Наконец, такие авторы как Рыбалкин (2007), вводят личный фактор. Сталин перестал интересоваться Республикой так, как раньше.
Вряд ли это можно объяснить переменами настроения, хотя такой вариант тоже нельзя исключать»
[1476]. Так исключать или не исключать? Все-таки этот вопрос принципиален, ибо категорически поставлен Ю. Рыбалкиным. Были ли паузы в снабжении вызваны настроением Сталина или конкретными военно-политическим причинами? А причины такие были. Помощь «стране Z» (Китаю) была обусловлена не капризным настроением Сталина, а вполне конкретной угрозой с востока.
