Иногда всеобщая коллективизация встречала сопротивление со стороны умеренных членов НКТ. Так, например, на заседании городского совета союза мельников и булочников, обсуждавшем перспективы дополнительной коллективизации еще остававшихся частных производств, один из активистов НКТ Х. Крусас предупреждал собравшихся: «Я принимаю во внимание, что мы находимся в состоянии войны, и что наш коллективизм противоречит нашим же решениям о том, что мы должны тратить на нужды войны часть нашей энергии, и я говорю вам: иллюзии могут скоро привести к разочарованиям». Эти возражения не возымели действия, что не помешало рабочим избрать Х. Крусаса в совет своего предприятия
[439].
Часто вопрос о коллективизации решался автоматически — когда хозяева бежали из зоны, охваченной революцией. «Мы столкнулись с необходимостью снова наладить работу фабрики, — вспоминает синдикалист Л. Сантакана, работавший на крупном текстильном предприятии. — Мы призвали рабочих (в большинстве своем женщин) вернуться, и через четыре-пять дней фабрика уже давала продукцию… Мы собрали общую конференцию 2500 рабочих компании в местном кинотеатре. Группа из дюжины активистов НКТ собралась предварительно, чтобы обдумать план работы предприятия, который можно было бы предложить конференции». Поскольку 80 % рабочих принадлежало к НКТ, рабочие приняли план без бурной дискуссии. Обсудив финансовое состояние предприятия, рабочие избрали фабричный комитет из 12 человек, который включал в себя представителей цехов, техников и административного аппарата. Таким образом, комитет становился местом согласования интересов различных социальных групп предприятия, в том числе и инженерного персонала. Позднее в комитет было включено два представителя от профсоюза ВСТ
[440].
Иногда хозяева были готовы продолжать работу. Но охваченные эйфорией рабочие обычно выдвигали такие требования к администрации, которые та не могла принять. И тогда следовало решение о коллективизации
[441]. Крупная буржуазия в районах коллективизации перестала существовать как класс. Антонов-Овсеенко сообщал, что владельцы сбежали, убиты или трудятся простыми работниками
[442].
В принципе, анархо-синдикалистские лидеры считали необходимым сохранить управленческие и инженерные кадры на предприятиях. Абад де Сантильян утверждал: «Громадное большинство специалистов и техников, работающих в промышленности, пришли в наши ряды и продолжают давать ценные услуги на коллективизированных предприятиях»
[443]. Но часто старые обиды приводили к изгнанию прежних управленцев и инженеров. Тот, кто и раньше умел находить общий язык с рабочими, оставался.
На основании исследования опыта фабрики Ривьер Л. Гарридо пишет: «Наилучшим образом оказались подготовлены в смысле человеческого капитала самопровозглашенные профсоюзы, офисные служащие и техники с определенным уровнем установленной квалификации. Именно они участвовали в комитетах управления или администрации либо руководили ими, и им даже приходилось преодолевать сопротивление других работников при решении соответствующих задач… Она осуществлялась людьми грамотными, среднего возраста, хорошо разбирающимися в деятельности предприятия и имеющими приемлемую профессиональную подготовку»
[444]. Таким образом, в данном случае сложившаяся система была эффективна и существенно отличалась от капиталистической, так как управленческая группа формировалась не собственником, а коллективом, и была ответственна перед ним.
Современный анархо-коммунистический исследователь В. В. Дамье утверждает: «Члены комитетов действовали в рамках обязательного для исполнения наказа от избравшего их собрания, могли быть отозваны в любой момент. Все важные решения комитетов принимались только в согласии с избравшими их коллективами»
[445]. Такова идеальная модель, которой реальность соответствовала далеко не всегда. Но рабочие-синдикалисты по крайней мере стремились к этому идеалу. Как говорил выбранный глава коллектива, член НКТ Воех: «Анархия — это идеал, а сейчас нужно дело»
[446].
Проанализировав опыт фабрики Ривьер, историк Л. Гарридо утверждает, что «только небольшое меньшинство работников приняло активное участие в коллективизации и управлении фабриками»
[447]. Здесь испанский автор смешал «участие в коллективизации», «участие в управлении» и осуществление управления. В коллективизации участвовали практически все работники, но с разной степенью активности. Кто-то лишь присутствовал на ассамблеях, кто-то выступал, кто-то проводил свое мнение через более активных коллег, а кто-то регулярно участвовал в принятии решений. Важно, что выбор между этими возможностями находился в руках самого человека труда. Коллективизация предполагает получение работниками прав (которыми человек может пользоваться по мере необходимости), участие в собраниях, в распределении доходов предприятия. Производственная демократия и самоуправление вовсе не требуют беспрерывного участия всех работников в принятии всех решений. Это — механизм ответственности, зависимости оперативного руководства от работников, одобрения (или не одобрения) работниками решений, которые, разумеется, готовит более узкая группа.
Рабочие советы были избраны практически на всех предприятиях Каталонии и на большинстве предприятий остальной части Республики. Каждый год их состав обновлялся. По соглашению с рабочими на их заседании мог присутствовать представитель Женералитата (под более жестким контролем Женералитата были оставлены 125 заводов)
[448]. Ассамблея назначала и смещала директора. Позднее его мог сместить также Генеральный индустриальный совет Каталонии. Руководство было относительно стабильным
[449].
Высшим органом на коллективизированном предприятии считалось рабочее собрание (ассамблея). Сами ассамблеи, конечно, не могли управлять производством. Первоначально на них царил хаос, так как опыта самоуправления у рабочих не было — большинство из них большую часть своей жизни даже не состояли в профсоюзах. «Каждый хотел сказать, что он или она думает и чувствует»
[450], — вспоминает текстильный рабочий А. Капдевила. Позднее ассамблеи более четко организовывались синдикатами. В этих условиях на ассамблее доминировала лидерская группа, хотя сама форма ассамблей облегчала выявление реальных лидеров и обеспечивала обратную связь рабочих и руководства. Рабочие считали, что они сами принимают решения, и это обеспечивало согласие работников с этими решениями. Конференции рабочих играли мобилизующую роль, и иногда на них высказывались идеи, помогавшие менеджерам и профсоюзным лидерам находить выход в тяжелой экономической ситуации военного времени. Но главным было то, что работники сознавали себя хозяевами производства, которым управляли тесно связанные с ними люди.
