Комитет контролировал центр Москвы, большевики закрепились на рабочих окраинах, откуда медленно продвигались к Кремлю. 2 ноября прошел слух, что большевики берут верх и Воздвиженка блокирована. Домашних охватила паника, семья чувствовала себя в осажденной крепости, из еды оставалась только картошка. Ружейная стрельба и разрывы снарядов становились все чаще и были слышны все ближе. Ради безопасности они закрыли окна и перешли во внутренние комнаты, выходившие окнами во двор. 3 ноября все было кончено. Накануне вечером красные проложили себе дорогу в Кремль, Комитет общественной безопасности подписал акт о капитуляции и сложил оружие.
Как только стрельба прекратилась, Павел Шереметев отправился в Кремль, получивший значительные повреждения. Следующие несколько недель он проводил там целые дни, собирая кости из разграбленных гробниц великих князей московских.
В октябре крестьяне села Петровского предупредили Александра Голицына, что ему лучше уехать, поскольку в деревне поговаривают о необходимости его арестовать. Опасаясь, что старинный дом будет разграблен, он упаковал наиболее ценные вещи (картины Пальма Веккио, Каналетто и Виже-Лебрен) и отослал родителям в Москву. Семья уехала из Покровского 26 октября, в день большевистского переворота, и прибыла в Москву в разгар тяжелых боев. Лежавшие на улицах трупы пугали детей. К тому времени революция уже отняла у семьи первую жизнь. Четырехлетняя Татьяна, дочь Владимира и Эли Трубецких, заболела скарлатиной. Ее лечил дядя Александр Голицын, но, когда началась стрельба, он несколько дней не мог добраться до дома Трубецких, а когда наконец приехал, Татьяна была мертва.
Большая семья Голицыных собралась в доме «мэра» и Софьи в Георгиевском переулке. Туда переехали Михаил с семьей и семьи его сестер Эли Трубецкой и Татьяны Лопухиной. (Лопухины вынуждены были бежать из своей усадьбы Хилково, сожженной дотла.) Мужчины по очереди дежурили по ночам, но это не помешало ворам украсть столовое серебро. Внуки «мэра» Сергей и Маша однажды утром отправились с гувернанткой покупать шоколад в любимую кондитерскую «Виктория» и обнаружили на ее месте дымящиеся развалины.
Одни домочадцы винили в революции международный сионизм, другие считали ее происками дьявола, третьи утверждали, что это кара господня. Софья не столько беспокоилась о причинах, сколько о том, кто понесет ответственность, когда все рано или поздно кончится. Муж ее отказывался слушать толки о «добром старом времени», считая его причиной нынешних бедствий. Повар Михаил по-прежнему всякий раз после обеда выходил с тетрадкой, чтобы записать распоряжения Софьи на следующий день, но теперь он все чаще говорил ей: «Этого больше нельзя купить, мадам». К декабрю кончились дрова. Внук «мэра» Сергей вспоминал, как, когда он просыпался, няня стояла перед ним, держа в руках шубу и валенки.
Новость о большевистском перевороте в Петрограде достигла их через несколько дней, а значительной части жителей Москвы – через несколько недель. У большинства известие не вызвало ни удивления, ни возмущения. После падения Романовых жизнь в стране так резко ухудшилась, что большинство жителей были заняты насущными проблемами и мало интересовались тем, что происходило в далекой столице.
Когда Кащенко в своем украинском имении получили известие о перевороте, они первым делом решили выпить все вино из погреба, поскольку понимали, что оно достанется грабителям. Вино было отличное, но настроение оно нисколько не улучшило. После убийства нескольких соседей-помещиков Кащенко уехали из усадьбы, которую крестьяне вскоре разграбили. Семья смогла вернуться туда только летом 1918 года, когда эту территорию заняли австрийские войска. Крестьяне пришли поприветствовать их, возвращая вещи из барского дома и объясняя, что взяли их «на сохранение». Когда венгры ушли, вслед за ними уехали Кащенко, которым удалось перебраться в Польшу.
Вечером 25 октября в Петрограде открылся II съезд советов, на котором господствовали большевики и который бойкотировали крестьянские и солдатские комитеты. Меньшевики и эсеры выступали против переворота и настаивали на переговорах с правительством, считая действия большевиков «безумными и преступными», ведущими к гражданской войне. Троцкий обозвал противников «жалкими банкротами»: «Идите же туда, куда вам предназначено: на свалку истории», – сказал он, после чего лидер меньшевиков Ю. О. Мартов и его сторонники и покинули зал под громкие крики и иронические аплодисменты большевиков и примкнувших к ним левых эсеров. Уходя, Мартов заявил: «Однажды вы поймете, что участвовали в преступлении».
Ночью 26 октября съезд принял составленный Лениным Декрет о земле. «Право частной собственности на землю должно быть отменено навсегда», – заявил Ленин, добавив, что все находившиеся в частном владении земли «должны быть конфискованы без выкупа и стать собственностью всего народа».
Предоставляя крестьянам право захватывать дворянские земли, Ленин преследовал две цели: разрушить старый порядок в деревне и обеспечить большевикам массовую поддержку у крестьян. Троцкий высоко оценил этот замысел: «…Декрет о земле – не только основа нового режима, но и орудие переворота, которому еще только предстоит завоевать страну».
Сразу после захвата власти началось наступление на политические партии, прессу, органы самоуправления – на все, что напоминало старый порядок или хрупкую демократию, едва появившуюся после падения династии Романовых. 27 октября правительство издало Декрет о печати, запрещавший «контрреволюционную печать», то есть все газеты, которые не одобрили переворот. Возмущенные журналисты саботировали декрет, и Совнарком смог привести его в действие силой только к августу 1918 года. В следующем месяце Совнарком отменил все сословия и привилегии, все дворцовые чины и дворянские титулы, установив для всех единое обращение «гражданин». Собственность дворянских учреждений и обществ была национализирована. Там, где Временное правительство тянуло время, Совнарком действовал решительно. В конце ноября был подготовлен декрет, отменяющий частную собственность на городскую недвижимость (принят в августе 1918 года); для надзора за городским населением были созданы специальные домовые комитеты.
Образованное общество противилось перевороту. Государственные служащие объявили забастовку протеста, в Петрограде был создан Комитет спасения родины и революции для координации действий тех, кто стремился к восстановлению власти Временного правительства. Это был пестрый союз городских служащих, почтовых работников, правительственных чиновников, депутатов Всероссийского совета крестьянских депутатов и членов разнообразных партий. Комитет выпустил прокламацию к «Гражданам республики», призывая рабочих, крестьян, солдат и интеллигенцию не признавать власть большевиков, поскольку «гражданская война, начатая большевиками, грозит ввергнуть страну в неописуемые ужасы анархии и контрреволюции».
Государственные служащие попытались не дать власти Совнаркому, закрыв учреждения, заперев документы и отказавшись сотрудничать с самозваными хозяевами. Банки закрылись, телеграфисты и телефонисты прекратили работу, столичные аптекари объявили забастовку. Когда в середине ноября служащие Государственного банка отказались открыть хранилища В. Р. Менжинскому, новому комиссару финансов, он явился с вооруженной охраной и под угрозой расстрела приказал их вскрыть. Погрузив пять миллионов рублей в бархатный баул, он лично доставил его Ленину. Стачки и забастовки распространились на Москву и некоторые другие города. Военно-революционный комитет выпустил обращение «Ко всем гражданам», в котором пригрозил «богатым классам и их сторонникам»: «Если они не прекратят свой саботаж и доведут до приостановки подвоз продовольствия – первыми тяготу созданного ими положения почувствуют они сами».
