Колчак бежал из Омска 14 ноября, за несколько часов до вступления в него Красной армии, прихватив с собой остатки золотого запаса Российской империи (более 400 миллионов рублей золотом в слитках и звонкой монете), захваченного за год перед тем в Казани правительством Комуча. Тридцать шесть тяжело груженных вагонов еле-еле тащились. Колчак рассчитывал соединиться с остальными министрами, которые ранее выехали в Иркутск. Однако чехословаки и восставшие железнодорожные рабочие постоянно останавливали поезд и загоняли его на запасные пути. С тыла наседали красные, иногда захватывая составы, покинувшие Омск одновременно с Колчаком. За месяц поезд Колчака так и не добрался до Иркутска, где его ждали остальные члены правительства.
Лопухин и Евгения Писарева смогли прицепить свой товарный вагон к составу, следовавшему непосредственно за Колчаком. Поначалу это казалось правильным решением, поскольку состав оказывался частью колчаковского конвоя, сопровождаемого бронепоездом, орудия которого, казалось, обеспечивали надежную защиту. Однако Колчак оказался главной мишенью всех враждебных сил. Поезд двигался крайне медленно и надолго останавливался, пока Колчак не убеждался, что двигаться далее безопасно. Никакой достоверной информации о том, что творится впереди, не было, ходили слухи о боях с красными в Иркутске. Поблизости слышалась стрельба. Дурные предчувствия и страх охватили путешественников.
Поезд Колчака остановился в Нижнеудинске, примерно на полпути между Красноярском и Иркутском. Из своего вагона Евгения Писарева могла видеть, как разбегается колчаковский конвой; его оркестр строем ушел в ближайший находившийся под властью большевиков городок, играя «Марсельезу». Она и ее попутчики поняли, что если они хотят двигаться дальше, им следует прицепить свой вагон к составу американцев, которые, к счастью, на это согласились. После нескольких томительных дней они наконец оставили Нижнеудинск. В начале 1920 года колчаковское правительство распалось, а бывший «верховный правитель» был доставлен в Иркутск и передан советским властям. У него была возможность бежать, однако он ею не воспользовался, решив покориться судьбе. Морозным утром 7 февраля 1920 года Колчака расстреляли. Один из участников казни вспоминал, что Колчак не пожелал, чтобы ему завязали глаза, и стоял прямо, спокойно ожидая залпа, «как англичанин». Тело его бросили в прорубь на реке Ушаковке.
В Иркутске Лопухины вынуждены были остановиться и опять искать состав, к которому можно было прицепить вагон. Благодаря усилиям Пьера Жильяра, генерал Морис Жанен, командующий французскими войсками в Сибири, согласился взять их, правда, только женщин; Лопухину удалось договориться ехать далее с поездом Красного Креста, чудом избежав ареста. В последний день 1919 года Евгения Писарева записала в дневнике: «Чем дальше мы едем, тем безнадежнее, туманнее представляется нам будущее. Коля (Николай Лопухин. – Д. С.) мечтает об Америке. Если и во Владивостоке будут эсеры, ему там нельзя оставаться, и он тогда хотел бы попасть в Америку. <…> Все решили пораньше лечь спать, чтобы не встречать нового года».
Переехав Байкал, они оказались на территории, контролируемой атаманом Семеновым, которого Колчак перед арестом назначил начальником белых сил в Сибири. «Они грабят, жгут деревни, усмиряя население, и всех восстанавливают против себя, – писала Евгения Писарева. – Дикая дивизия Семенова состоит из бурят с офицерами не менее дикими, не лучше самых диких бурят. <…> Это Средневековье с застенками и пытками, люди не только отдельные, но и целыми группами исчезают бесследно».
Жертв часто пытали самым чудовищным образом. Расчленение еще живых людей было нередким. Отрубали головы, руки и ноги, уродовали лица, отрезали половые органы. Скальпировали, закапывали в землю живьем. Один из свидетелей семеновских злодеяний утверждал, что атаман хвалился, будто не может спокойно спать, если он днем никого не убил. Павел Родзянко, бывший царский офицер, писал в своих воспоминаниях: «Когда наши солдаты находили своих изувеченных товарищей или близких, они не могли противостоять желанию причинить ответное страдание. Красная и белая ненависть одновременно неистовствовали в прекрасном диком крае». Заняв в июле 1919 года Екатеринбург, белые устроили погром, во время которого были убиты более двух тысяч человек, по большей части евреев. В том же году в Ялте белые повесили семилетнего мальчика только потому, что у него была такая же фамилия, как у Троцкого – Бронштейн.
В середине января они оставили позади сибирские леса и въехали в степи Манчжурии. На горизонте точками виднелись верблюды. Местные жители в длинных синих и черных халатах с заплетенными в косички волосами приходили взглянуть на поезда с обносившимися беглецами и продавали им еду. 1 февраля, после шести недель путешествия, Лопухины наконец достигли Харбина, а через два месяца, ко всеобщей радости, приехала Любовь с детьми.
Харбин был маленьким городком до начала XX века, когда китайское правительство предоставило России концессию на строительство через Манчжурию железной дороги, связавшей Транссибирскую магистраль с Владивостоком, что значительно укорачивало маршрут. Харбин стал быстро расти, и к началу Первой мировой русских там было больше, чем китайцев. В годы Гражданской войны Харбин стал одним из крупнейших центров русской эмиграции.
После нескольких лет лишений Харбин представлялся оазисом спокойствия, порядка и изобилия. Голицыны и Лопухины были поражены обилием товаров и продуктов в магазинах и лавках. «Я никогда в жизни не видела такого количества хлеба», – удивлялась Евгения Писарева. Но цены были очень высокие, денег у них не было, и многие не знали, чем заработать на жизнь.
Теперь им следовало принять решение относительно того, оставаться ли в Харбине, ехать в Америку или Европу или смириться с революцией и вернуться в Россию. Евгения Писарева с тяжелым сердцем приходила к выводу, что их судьба – третий вариант. Однако в Россию она так и не вернулась. Вместо этого она соединилась в Париже с князем Георгием Львовым, чтобы разделить последние годы его жизни в доме близ Булонского леса.
Не догнав семью в декабре 1919-го, в январе 1920-го Александр приехал в Ачинск, в ста верстах к западу от Красноярска. Красные были совсем близко, однако лошади еле передвигали ноги, и ему и его спутникам пришлось остаться. Ночью они слышали стрельбу и несколько мощных взрывов, а на следующее утро красные войска вошли в город. Беглецы сожгли все компрометирующие бумаги, распрягли лошадей, распаковали медицинское оборудование и вывесили флаг Красного Креста. К ним зашли солдаты и отвели Александра к коменданту. «Князь Голицын?» – спросил комендант. «Нет, доктор Голицын», – ответил он. Комендант сообщил, что теперь, когда белые разбиты, Александр обязан сразиться с новым врагом – тифом, а затем отправиться в Красноярск. На вокзале его ожидало ужасное зрелище: за несколько дней перед тем рядом с эшелоном беженцев взорвался вагон динамита. Сотни людей были разорваны на части и лежали теперь на путях.
По дороге в Красноярск они миновали остатки колчаковской армии, множество трупов и мертвых лошадей. В Красноярске Александр выяснил, что две недели назад его семья покинула город и выехала в неизвестном направлении. Какое-то время Александр работал в военном госпитале в Иркутске, затем заболел тифом, и это спасло ему жизнь. Он раздобыл фальшивые документы и получил место в поезде, на котором уезжали во Владивосток бывшие германские военнопленные и русские инвалиды. Изможденный, больной и грязный Александр убедил чекистов, что не представляет опасности для большевиков. До Владивостока, находившегося во власти атамана Семенова, он добирался две недели и еще несколько раз проходил чекистские проверки, а уже из Владивостока Александр перебрался в Харбин.
