Владимир Голицын нашел там работу как художник. Он получил заказ на оформление зала местной школы для бала по случаю пятнадцатилетия ОГПУ. После окончания работы аристократ, бывавший на балах царской России, остался посмотреть на бал. Вначале было множество длинных речей, исполненных проникновенными воспоминаниями о первых днях ВЧК. Затем последовала «художественная часть», включавшая выступления хора украинских кулаков, балалаечника и различных солистов; все они были заключенными. Затем взревел духовой оркестр ОГПУ, и один из комендантов лагеря выскочил на середину зала с криком: «Дамский вальс!» Он подхватил под руку блондинку (лагерную машинистку) и принялся кружить ее по залу, страшно гремя шпорами.
Дмитрий и Андрей Гудовичи тоже приехали в Дмитров. Дмитрий провел последние три года в лагерях Карелии на строительстве Беломорско-Балтийского канала; Андрей вернулся из сибирской ссылки. Оба нашли работу в Дмитлаге, Дмитрий – в одном из конструкторских бюро. Они часто виделись с Голицыными, Владимир любил их общество. К большому удивлению Владимира, они знали много блатных и красноармейских песен времен Гражданской войны. Дмитрий пел их лучше всех. «Нужно просидеть в лагере лет восемь, как он, чтобы так петь, – отмечал Владимир. – Конечно, в его исполнении песни облагорожены, но это придает им особую прелесть».
Дом Голицыных в Дмитрове всегда был теплым и гостеприимным. Владимир и Елена охотно открывали двери новоприбывшим, помогали обустроиться. Денег было мало, и они потчевали гостей черным хлебом и винегретом. Владимир и Елена жили в одном доме с тремя своими детьми (в 1932-м Елене было восемь, Мишке – шесть, Ларюше – четыре), родителями и дедом «мэром». Его сестры Маша и Катя жили в соседнем доме.
29 февраля 1932 года в возрасте восьмидесяти четырех лет «мэр» скончался от воспаления легких. Он умер мирно, без мучений. Его похоронили в Дмитрове, и в течение многих лет семья собиралась на его могиле, пока та не исчезла: однажды ночью рабочие канала бульдозерами сравняли с землей кладбище.
Мишка вспоминает свою бабушку Анну как «духовного главу голицынского клана». Она всегда оказывалась рядом с тем, кто попал в беду. После обеда она собирала внуков, читала им русскую классику, Джонатана Свифта, Вальтера Скотта, Жюля Верна – и брала их с собой на длинные прогулки, показывая местные ягоды, грибы, учила названиям цветов и бабочек. Дедушка Михаил был уверен, что она портит детей. Он был вспыльчив, едва выносил детские шалости и живость; особенно выводила его из себя их страсть стрелять жеваной бумагой. Тем не менее дедушка брал их с собой за грибами и давал уроки французского и английского. Он любил свою большую семью. «У нас теперь 14 внуков, – писал он брату Александру в Калифорнию в конце 1930-х, – все растут как грибы и нас во всем радуют, так что мы не знаем, кому отдать предпочтение».
Александр вел образ жизни, который не могла себе вообразить его семья, оставшаяся в Дмитрове. Прожив несколько лет в Сиэтле, он с Любовью и детьми переехал в Лос-Анджелес, где открыл успешную медицинскую практику. Среди его пациентов был Сергей Рахманинов, которого он лечил во время последней болезни композитора. Трое из четырех детей Голицына работали в кино. Дочь Наталья сделала короткую карьеру в немом кинематографе, общалась с Рудольфом Валентино и Чарли Чаплином, сын Георг работал продюсером на студиях «Юниверсал» и «Уолт Дисней», его «Фрейд» в 1960-м был номинирован на премию киноакадемии в качестве лучшего фильма года. Его брат Александр сделал успешную карьеру в Голливуде. За три десятка лет в качестве художника-постановщика студии «Юниверсал» он участвовал в создании шедевров «Техниколора» Дугласа Сирка, работал с такими мастерами, как Фриц Ланг, Грета Гарбо, Альфред Хичкок и Клинт Иствуд. Четырнадцать раз его номинировали на премию «Оскар», и он получил ее трижды: за фильмы «Призрак оперы» (1943), «Спартак» (1960) и «Убить пересмешника» (1962). Александр работал во всех жанрах, от черного вестерна до боевиков и фильмов ужасов; среди его достижений классический культовый фильм 1957 года «Невероятно худеющий человек».
В Дмитрове его кузены Голицыны воспитывались на других фильмах. Мишка со своими друзьями ходил в кинотеатр «Октябрь», где их развлекали фильмами «Ленин в октябре», «Мы из Кронштадта» и «Чапаев», классическими советскими лентами, пропагандировавшими большевистскую революцию и Гражданскую войну. Как и его братья и сестры, Мишка рос советским человеком. Он любил майские и ноябрьские демонстрации, был, как и его друзья, заядлым болельщиком местной футбольной команды и никогда не пропускал авиационных представлений. Несмотря на все случившееся с их семьями, Мишка и его ровесники росли советскими патриотами, гордыми за свою страну и ее достижения, не испытывавшими ностальгии по дореволюционному прошлому. Тем не менее семья пыталась поддерживать старые традиции. Анна давала малышам уроки Библии, семья отмечала православные праздники. Каждый год в конце декабря они по ночам срубали маленькую рождественскую елку, хотя праздник был официально запрещен. Тайком они несли ее домой и наряжали при плотно задернутых шторах. Счастливейшими моментами в Мишкиной жизни были поездки в Москву, к Николаю Шереметеву и Цецилии Мансуровой. Мишка любил «дядю Колю», и поскольку семья дяди была бездетной, Мишка был там на правах приемного сына. Свободной кровати в квартире не было, поэтому Николай связывал вместе два стула ремнем, на них стелили простыню и одеяло и с поцелуями укладывали Мишку спать. Дом всегда был полон музыки, Николай проводил много времени, репетируя на скрипке или сочиняя за старым пианино пьесы для спектаклей вахтанговского театра. Николай больше всего любил играть что-нибудь из Сен-Санса или концерт для скрипки ре мажор Чайковского. Иногда великая меццо-сопрано Надежда Обухова приходила к Николаю поработать над каким-нибудь особенно трудным пассажем. Если Николай не музицировал, он брал Мишку с собой на охоту с двумя ирландскими сеттерами Вальтой и Лаской. Это было любимое занятие Николая, и он однажды сказал Мишке, что его мечта умереть на охоте. Мечта его исполнилась, хотя и совсем не так, как он это себе представлял.
Юрий Елагин играл вместе с Николаем в вахтанговском театре восемь лет. Он высоко ценил его как человека и музыканта, который всегда был готов помочь ему совершенствоваться в игре. Елагин утверждал, что никогда не встречал человека более «изменчивого» и «многоликого». «Иногда он бывал простоват, даже груб, всеми манерами, разговором и даже костюмом напоминая простого рабочего», отчего рабочие сцены любили его чрезвычайно. Иногда же он бывал блестящ и элегантен, выглядел аристократом до кончиков ногтей. Когда в театр приезжали иностранные гости из Германии, Франции или Англии, Шереметева выпускали вперед, поскольку он блестяще владел основными европейскими языками и мог общаться с иностранцами совершенно свободно. Он рассказывал о прошлом семьи, только если много выпивал, а водкой Шереметев глушил боли, вызванные болезнью поджелудочной железы. Николай решительно отказывался показываться докторам и всячески скрывал свою болезнь.
Николай Шереметев испытал свою долю оскорблений и унижений. Когда он пришел получать паспорт, милиционер спросил его: «А не будете ли вы, гражданин, родственником графов Шереметевых?» «Я и есть граф Шереметев», – ответил он с вызовом. Его ответ вызвал оторопь у сотрудников, которые все же не решились тронуть Николая из-за известных всем связей Цецилии. Тогда милиционер швырнул ему паспорт под ноги, прошипев: «Бери, бери паспорт, барское отродье». Николай взял паспорт и вышел под градом оскорблений. Однажды происхождение Николая стало поводом для смешного случая. Как-то в ресторане Николай попросил официанта поторопиться с заказом. «Не графья, – отвечал официант, – можете и подождать», – вызвав дружный хохот Николая и его друзей. В сентябре 1937 года, в разгар Большого террора, Сергей Павлович Голицын был арестован по обвинению в саботаже. Следователи НКВД пытались заставить его оговорить Николая и Цецилию, с которыми Сергей работал много лет в театре. Сергей, однако, отказался. Он был расстрелян 20 января 1938 года. Николай и Цецилия выжили.
