Анна жила во Владимире, снимая комнату у грубой женщины, которая получала удовольствие, унижая ее. Ксения рассчитывала вернуться во Владимир, чтобы быть вместе с матерью. В конце января 1940 года она получила сообщение, что будет выпущена из лагеря на восемь лет раньше срока. Ее мечта исполнилась. Ксения не верила своему счастью, однако, когда она приехала на железнодорожную станцию, власти уведомили ее, что приговор не отменен, а лишь изменен и вместо отбывания остатка срока в лагере она отправляется на пять лет в ссылку в северный Казахстан. Ксения приехала в дальнюю степную деревню Пресновка в рваном пальто и с маленьким узелком. Она нашла пристанище в простой землянке вместе с тремя крестьянами.
Анна была потрясена, узнав, что Ксения к ней не вернется. Весь следующий год Ксения, Анна и даже Павел писали Берии, но безо всякого успеха. Анна посылала дочери одежду и продукты, которые с трудом сама добывала. Зима 1940/41 года была тяжелым испытанием для обеих: Анна едва не замерзла насмерть в своей нетопленой комнате; Ксения была на грани истощения, не могла купить даже хлеба и просила мать прислать, что сможет. С приходом весны Ксения воспряла духом. Она была уверена, что брат Юрий скоро вернется и жизнь начнется вновь. Анна разделяла надежды дочери на будущее.
Павел и Прасковья Шереметевы, тревожась о Василии, прожили первую военную зиму в холоде и голоде в Напрудной башне. К весне 1942 года они уже не могли сами заботиться о себе и переехали в Царицыно к сестрам Прасковьи Ольге и Евфимии и племяннице с племянником, Елизавете и Николаю Оболенским (осиротевшим детям Владимира и Вареньки Оболенских). 11 июня Прасковья умерла. Удрученный горем Павел решил не возвращаться в свою комнату в Напрудную башню. Со времени смерти отца, графа Сергея, Павел делал все возможное, чтобы поддержать семью. Множество раз, когда едва хватало денег и продуктов для себя, он помогал сестре и двоюродному брату, племяннице и племяннику.
В феврале 1943 года Павел написал Анне из Царицына поздравительное письмо к именинам, извиняясь, что не может прислать ей денег. Через четыре дня Павел скончался. Ему был семьдесят один год.
Родные не знали, как отвезти гроб на кладбище. Машины ни у кого не было, не было денег ее нанять. Ольга с племянником и племянницей погрузили гроб на санки и, впрягшись в них сами, отвезли на кладбище. Они хотели похоронить Павла рядом с Прасковьей, но могильщики сослались на то, что земля там слишком твердая и промерзшая, так что могилу вырыли в другом месте.
После ареста в октябре 1941-го Владимира Голицына отправили в тюрьму в Дмитрове. Елена принесла ему немного еды и теплое одеяло. Он пробыл там недолго, в конце концов его отправили в лагерь, находившийся в бывшем монастыре в Свияжске. Владимиру было запрещено писать и получать письма, десять месяцев он не имел никаких известий из дома. Он очень беспокоился о судьбе близких, особенно после того как пошли слухи, что Дмитров захвачен немцами. В конце августа 1942 года он получил от Елены открытку. «Очевидно, я сильно изменился после ареста, – писал он Елене в ответ, – мужики здесь называют меня дедушкой». (Ему было всего сорок лет.) Он не знал о своем приговоре – пять лет лагерей – до сентября, но новость встретил с «безразличием», ожидая получить десять.
Дома без него семья вела борьбу за жизнь. Елена шила ватные куртки и штаны для армии, заготавливала торф на ближайших болотах для электростанции. Ларюша навсегда запомнил, как мать шила по ночам в нетопленном доме в окружении фамильных портретов и в тяжелом старинном подсвечнике горела всего одна свеча. После войны правительство наградило Елену медалью «За трудовую доблесть». В первые месяцы войны казалось, что немцы возьмут Дмитров. «Мессершмиты» и «юнкерсы» с воем проносились над головами, воздух был наполнен грохотом зенитных орудий, на западе стояло по ночам зарево от горевших деревень. 6 декабря подошли сибирские полки и заставили немцев отступить. Как только это стало возможным, Елена отправилась в Москву, проделав большую часть дороги по льду и снегу пешком, чтобы сообщить остальным членам семьи, что они пережили немецкое наступление.
Брат Владимира Сергей участвовал в обороне Москвы. Его мобилизовали в июле 1941 года, осенью и в начале зимы он участвовал в строительстве оборонительных сооружений вокруг Москвы. Следующим летом он оказался под Сталинградом и проделал вместе с Красной армией весь путь до Берлина, получив множество медалей. Он никогда не подвергался репрессиям, а после войны исполнил свою мечту и стал писателем.
Пока один брат сражался против иноземных захватчиков, другой сражался за собственную жизнь. Главной проблемой для всех советских граждан во время войны был голод, для лагерных заключенных это был вопрос жизни и смерти. Условия жизни в ГУЛАГе с началом войны ухудшились: нормы выработки были увеличены, а рацион питания сокращен. «Враги народа» нередко подвергались дополнительным репрессиям. Смертность в лагерях росла, достигнув в 1942–1943 годах наивысших значений за всю историю ГУЛАГа. Не менее 352 560 человек, почти четверть всех заключенных, умерли в 1942 году. Всего в 1941–1946 годах там погибли более двух миллионов.
Вскоре после перевода в Свияжск Владимир заболел пеллагрой, широко распространенной в ГУЛАГе болезнью, вызванной недостатком незаменимых аминокислот ниацина и триптофана. Она вызывает поражение кожи, диарею, бессонницу; в тяжелых случаях болезнь приводит к параличу, деменции и в конечном счете к смерти. Большую часть того года Владимир провел в лагерном лазарете. До самого конца он верил, что поправится.
24 ноября умер отец Владимира. В ответ на известие он писал:
Милая мама, конечно, я ждал вести о смерти папы. Но все равно это так печально. Когда я оставлю вас, я соединюсь с ним, зная, что навсегда. Но ты, моя дорогая старушка, живи, живи до моего возвращения.
Анна выжила и прожила еще тридцать лет; она умерла в Москве в возрасте девяноста одного года, но сына больше не увидела.
В последние недели 1942 года питание в лагерях еще ухудшилось. Целый месяц заключенным приходилось довольствоваться пищей совсем без жиров. Владимир стал думать о неизбежном. «Нужно рассчитывать на худшее, – писал он Елене, – если выскочу, будет чудо! Пеллагра ужасная вещь. <…> Душка моя! Мы должны встретиться. Должны, но когда? Я, делая календарь на 1943 год, все загадывал число. Не может быть, чтобы я здесь загнулся, и моя жизнь уже кончилась для воли. Неправда, я выгребу. Так, так еще хочется любить тебя».
В начале 1943 года Елена получила извещение, что Владимира вскоре должны освободить. Но потом пришло письмо от Софьи Олсуфьевой, двоюродной сестры Владимира, которая попала в Свияжск в декабре. Она ухаживала за ним в последние недели его жизни. Она сообщила Елене о его уходе, пользуясь эзоповым языком: напрямую писать о смерти было нельзя: «А в субботу, 6 февраля, неожиданно, утром, его отправили с этапом, но зато он теперь вместе со своим отцом. Представляю, как вы огорчитесь, что он отсюда уехал… Целую вас всех нежно, и от него прощальный привет». Через месяц Софья тоже умерла. В 1956 году советское правительство признало все обвинения против Владимира безосновательными и он был официально реабилитирован.
