Тетка Владимира Эли Трубецкая была третьим членом семьи, умершим в том же месяце. Трое ее сыновей – Андрей, Владимир и Сергей – были на фронте, с ней в подмосковной деревне оставался младший, восьмилетний Георгий. Как и многие, Эли в годы войны оказалась в отчаянной бедности. Ей приходилось ходить по деревням, выпрашивая еду; добрые люди подавали пару картофелин или морковок и несколько кусочков хлеба. Несмотря на бедственные обстоятельства, Эли дала приют беженке и заботилась о ней. Когда женщина узнала, что ее приютила бывшая княгиня и жена врага народа, она стала шантажировать Эли; тогда та наскребла немного денег и уговорила ее держать язык за зубами. В конце концов беженка донесла на Эли в НКВД, мол, та говорила, будто жизнь при царе была лучше. Эли арестовали в январе 1943-го, она едва успела сказать старушке соседке, что произошло, и попросить ее разыскать дочь Ирину, которая была в туберкулезном санатории, и попросить ее позаботиться о маленьком Георгии. Эли увезли в Бутырскую тюрьму, где 7 февраля она умерла от тифа. Маленький Георгий, также болевший в это время тифом (их комнаты кишели вшами), к счастью, выжил.
В январе 1942 года Анна Сабурова шла по обледеневшей улице, поскользнулась и упала. Она попыталась встать, но не смогла. Анна пролежала так несколько часов, зовя на помощь, но никто из прохожих не остановился. Наконец несколько человек сжалились над ней, ее уложили на санки и отвезли домой. Анну даже пытались устроить в больницу, но свободных коек не оказалось. Павел как мог помогал ей из Царицына, заботливые соседи навещали ее каждые несколько дней и приносили поесть.
Ксения, узнав об этом, едва не лишилась рассудка. Ей невыносимо было знать, что мать прикована к постели, а она не может помочь; она была в ужасе от мысли, что Анна умрет до того, как кончится срок ее заключения. Ксения написала в НКВД, прося разрешения вернуться к матери. Она просила помилования, утверждая, что мать непременно умрет, если она как можно скорее не вернется. Ответа она не получила. Осенью 1942 года Ксения начала обдумывать план побега, чтобы нелегально вернуться к Анне во Владимир, однако оставила эту мысль, поскольку была слишком слаба. У нее по нескольку дней не бывало твердой пищи, она страдала головокружениями и обмороками. Наконец в марте 1943 года ей сообщили об окончании срока, но из-за военной разрухи она смогла достать билет на поезд только в сентябре.
Когда Ксения приехала во Владимир, Анну поместили в больницу. Она была спасена за несколько месяцев перед тем случайно, когда группа санитарных инспекторов зашла в ее квартиру. Хозяйка не хотела их пускать, но они все же протиснулись внутрь и обнаружили Анну. Ее немедленно поместили в больницу, и место нашлось. Из страха, выработанного десятилетиями гонений, Анна отказывалась назвать себя. Одна из санитарок была уверена, что где-то видела ее лицо прежде. И вскоре вспомнила где. Она почему-то вырезала из «Московского листка» и все эти годы хранила свадебную фотографию Александра Сабурова и Анны Шереметевой, опубликованную в 1894 году. Она принесла докторам пожелтевшую фотографию. Никто поначалу не мог в это поверить. Неужели это один и тот же человек? Анна была в ужасном состоянии, истощенная и слабая. До конца жизни она уже не могла ходить, однако никто не услышал от нее ни одной жалобы. Она продолжала благодарить Бога за все, что случилось, и всякому, кто хотел слушать, говорила только «так и надо».
После пяти с половиной лет разлуки мать и дочь соединились. Ксения забрала Анну к себе в однокомнатную квартиру на окраине города. Врач Анны побывал у них в 1944 году:
Люди, знавшиеся с царями, подошли к трагической черте своего существования. И ни одной жалобы, ни ропота, ни стона. А в комнате не топлено, обеда не бывает, хлеба еще не получили. И с утра мать и дочь ничего не ели. Дочь Ксения Александровна пробыла несколько часов на рынке, продавая свои вещи, но никто ничего не купил, и она вернулась при мне с пустыми руками. Мать, утешая ее, сказала: «Плохое перед хорошим», и продолжала спокойно разговаривать со мною – умно и интересно…
Ксения заботилась о матери до конца ее дней. Незадолго перед смертью Анну в бреду посещали видения мужа и двух сыновей. «Они пришли ко мне», – прошептала она. За день перед смертью она нежно коснулась руки Ксении и указала наверх. «Ты умираешь?» – спросила Ксения, и мать кивнула. 13 мая 1949 года Анна Сабурова умерла в своей постели, в окружении икон. Ей было семьдесят пять. Разбирая вещи матери, Ксения нашла незаконченные воспоминания и из страха сожгла их. Ксения пережила мать на тридцать пять лет; она умерла в той же однокомнатной квартире весной 1984 года.
Василий Шереметев после окончания войны вернулся в Москву. В бою он получил черепно-мозговую травму и попал в немецкий плен. По некоторым сведениям, ему удалось бежать, примкнуть к советским войскам и встретить конец войны в Вене. Он не получал никаких известий от родителей и отправился прямиком в Новодевичий монастырь, где обнаружил запертую дверь и пустой дом. Он написал тетке Оболенской в Царицыно, и она сообщила ему о кончине родителей. «Ты чувствуешь мою радость и счастье, и торжество, что дождались твоего голоса, что ты жив, здоров и теперь уже скоро приедешь! – писала ему Евфимия Оболенская. – Обнимаем тебя, мой милый, горячо, нежно за твоих дорогих и за всех нас также с большой любовью и радостью о предстоящем твоем возвращении!..»
Василий был не единственным внуком графа Сергея Дмитриевича Шереметева, сражавшимся на войне, он не был даже единственным Василием Шереметевым, воевавшим на Восточном фронте. Его двоюродный брат Василий Дмитриевич Шереметев, бежавший с семьей в 1919 году на юг России, как и Василий Павлович, принял участие в боевых действиях из чувства патриотизма и глубокой любви к Родине. Однако обстоятельства жизни привели к тому, что они по-разному понимали эту любовь, поскольку Василий Дмитриевич сражался не плечом к плечу с двоюродным братом, а против него, точнее против Красной армии, в составе Французского легиона вермахта. Василий Дмитриевич был ранен под Москвой и едва не замерз насмерть зимой 1941 года. Его подобрала русская крестьянка и спасла ему жизнь.
Василий Дмитриевич считал своим долгом освобождение России от коммунизма. И в этом он был не одинок, так мыслили участники так называемого Русского освободительного движения, которое включало и белых эмигрантов, и советских граждан, проживавших на оккупированных немцами территориях. Их борьба против Советского Союза может рассматриваться как последнее эхо Гражданской войны. Василия Дмитриевича после лечения послали воевать в северную Италию. Он не был ни немцем, ни нацистом, это была не его война; он дезертировал и скрывался у своей семьи в Риме.
Василию Павловичу повезло, он не был арестован после возвращения домой, как Андрей Гудович, который был отправлен в заключение и только в 1959 году реабилитирован, после чего ему было разрешено жить в Москве. Андрей Трубецкой был ранен и попал в плен в начале войны. Благодаря ходатайству родственников в Литве он был освобожден и вылечился. Он был твердо намерен вернуться в строй, и ему удалось добраться через немецкие позиции сначала до партизан, а к концу войны и до регулярных частей Красной армии. Как и его братья Владимир и Сергей, он вернулся домой как герой, награжденный орденами, страдая от тяжелых ран. Однако в 1949 году, после отказа сотрудничать с НКВД, Андрей был арестован и провел шесть лет в лагерях, работая в шахте.
