Василий переехал в родительскую комнату в Новодевичьем монастыре. Близкие вскоре заметили, что это уже совсем другой человек, не тот, который уходил на фронт летом 1941 года. По ночам его мучали кошмары. Он обращался к врачам, лечился в психиатрических клиниках, но не мог вернуться к обычной жизни. Одни считали его Дон Кихотом, другие – юродивым, из тех святых дурачков в русской истории, которые соединяли благочестие и веру с бедностью и странным, вызывающим поведением. В пятьдесят семь его хватил удар, и оставшиеся десять лет жизни он провел в параличе, неспособный говорить.
Эпилог
В июле 1983 года братья Мишка и Ларюша (теперь уже Михаил и Илларион) отправились в Свияжск. Город сильно переменился с тех пор, как их отец Владимир попал сюда в 1941 году; при создании плотины земли вокруг Свияжска оказались затоплены, и городок превратился в небольшой остров с крутыми берегами, куда можно было попасть только на моторной лодке из Казани. Городок был по-прежнему небольшой, всего несколько десятков домов, собор и монастырь, окруженные кирпичной стеной. Узкая тропинка шла снаружи вдоль стен монастыря. На обрыве между тропинкой и берегом Волги зияли несколько больших неровных ям, заросших высоким бурьяном. Это были общие лагерные могилы. Никаких знаков на могилах не было, ничто не намекало неопытному глазу на происхождение этих странных особенностей ландшафта. В одной из этих могил лежал их отец.
Всеволод Азбукин, руководивший реставрационными работами в монастыре, водил Михаила и Иллариона по острову. Он подвел братьев к одному из домов и вызвал женщину, которая там жила. Она была старенькая и кругленькая, с добродушным русским лицом. В войну она была охранницей в лагере, и Михаил был убежден, что она должна была видеть его отца.
«Мужиков не было тогда, так что нам выдали винтовки, – рассказывала она, узнав о причине их визита. – Мы были всего лишь шестнадцатилетние девчонки, а нам приказали охранять заключенных».
Потом задумалась на минуту и добавила: «Нет, не помню. Их было так много…»
Я встретился с Николаем Трубецким в погожий полдень в сентябре 2010 года у станции метро «Фрунзенская», названной в память героя Гражданской войны М. В. Фрунзе. Николай, племянник Михаила и Иллариона и внук Владимира Голицына, согласился рассказать, что ему было известно об истории семьи.
Энергичный мужчина средних лет, Николай управлял большой логистической компанией в нефтяной и газовой промышленности, которую создал сам, поработав сначала геологом, а потом, в тяжелые 1990-е, последовавшие за крушением СССР, – таксистом. Несмотря на очевидный жизненный успех, Николай был начисто лишен бахвальства, свойственного людям, самостоятельно сделавшим карьеру. Он не придавал слишком большого значения своим достижениям, приписывая большую часть произошедшего с ним неисповедимому божьему промыслу. Но было и кое-что еще. Николай знал, что в путинской России, что бы он ни построил и какой бы капитал ни сколотил, будь это бизнес, дома, машины или деньги, все могут отобрать, как только на них позарится кто-то, имеющий достаточно влияния и связей. И еще он знал, как всякий русский, что не сможет этому помешать.
Тем не менее Николай и думать не хотел о продаже бизнеса и отъезде из России на Запад в поисках комфорта и безопасности, что ему советовали сделать многие партнеры. Для Николая его жизнь и жизнь его семьи была слишком тесно связана с Россией. Когда-то его семья владела огромными сельскими усадьбами и городскими дворцами. Все это у них отобрали, и такими вещами Николай не интересовался. Его решение оставаться в России было связано с другой формой капитала – «быть частью шестисотлетней истории семьи Трубецких». Это тот капитал, говорил он без малейшего тщеславия, которым он более всего дорожит и который никто никогда не сможет у него отобрать. Этот капитал – история семьи, знание ее роли в русской истории и обязательства перед предками – самый надежный из всего, что он завещает детям.
Такая позиция кому-то может показаться иррациональной, фаталистической, типично русской. Но приняв в расчет все, что случилось за последнее столетие с семьей Николая, дворянством и Россией в целом, легко понять, на чем основан такой взгляд на вещи. Осуждение его будет свидетельствовать только о недостатке эмпатии и слепой самонадеянности, поскольку события, описанные в этой книге, а точнее лежащие в их основании причины, тоже лежат за пределами разумного, как бы нам ни хотелось думать иначе. Мы можем перечислить главные причины революции, но никогда не сможем объяснить, почему одни погибли, а другие уцелели. Почему граф Павел Шереметев, единственный выживший в семье мужчина, принимавший участие в политике еще во время империи, жил и умер свободным человеком. Почему сестра Павла Анна умерла в старости, хотя ее муж был посажен и расстрелян, а трое сыновей отправлены в ГУЛАГ, из которого двое не вернулись. Почему Дмитрия Гудовича расстреляли в 1938-м, а его брата Андрея пощадили. Почему один князь Голицын, Лев, умер от тифа в 1920-м в Иркутске, в тюрьме у красных, а другой князь Голицын, Александр, едва не умерший от тифа так же и тогда же, выжил, эмигрировал и остаток жизни прожил с комфортом в Южной Калифорнии в окружении семьи. Загадки такого рода можно долго перечислять. В распределении жестокости и репрессий была некоторая случайность, которая указывает на алогичную природу русской жизни и алогичную природу жизни вообще, как бы нам ни хотелось думать иначе. Не существует способа объяснить, почему одни погибли, а другие выжили. Это было и остается необъяснимым. Тут вмешалась, как думают многие русские, судьба.
Из четырех дедушек и бабушек Николая трое умерли за решеткой. Владимир Трубецкой был расстрелян в Средней Азии в 1937-м, его жена Эли умерла от тифа в Бутырской тюрьме в 1943-м, тогда же в Свияжске сгинул Владимир Голицын. Только бабушка Николая, Елена Голицына, прожила долгую жизнь и умерла своей смертью в 1992 году в возрасте восьмидесяти семи лет. Я спросил Николая, рассказывала ли бабушка о своей жизни и о том, что обрушилось на семью Шереметевых, в которой она родилась, и Голицыных, куда она вошла вследствие замужества. Да, отвечал он, рассказывала. Елена рассказывала ему, что три сотни ее родственников были убиты большевиками. Однажды он спросил, держит ли она зло на убийц и сможет ли когда-нибудь простить их. «Я давно их простила, – ответила она, – но никогда этого не забуду».
Об источниках
«Бывшие люди» – первая в мире книга, посвященная исследованию судеб российских дворян после революции. История дворянства была одним из многочисленных «белых пятен» в истории Советского Союза, о ней нельзя было говорить, и по этой причине она не существовала, словно была стерта и исчезла.
Только в последние годы существования СССР история дворянства после 1917 года стала допустимым предметом исторических исследований. В следующие два десятилетия мы много узнали о том, что произошло с этим сословием благодаря трудам сотен историков, архивистов, кураторов, журналистов, а также потомков дворянских фамилий, которые опубликовали огромное множество документальных материалов, десятилетиями пылившихся в письменных столах и шкафах. По большей части это был процесс восстановления. Нечто вытесняемое и запретное стало наконец частью писаной истории. Моя цель при написании «Бывших людей» состояла в синтезе этого огромного комплекса материалов, в прояснении и постижении истории дворянства в целом, опираясь в то же время на индивидуальные судьбы, чтобы не утратить человеческое измерение этой огромной трагедии.
