Как только первый транспортник аккуратно опустил свою ношу на землю, толпа хлынула, словно волна из прорванной плотины, и, растоптав оцепление из нескольких десятков охранников, затопила груду коробок. Несколько перепуганных сотрудников центра раздачи вскарабкались обратно в грузовик. Гора пайков растаяла в толпе, как снежок, брошенный в мутную воду.
Оператор увеличил картинку. Люди теперь выхватывали пайки из рук тех, кто добрался до груза. Пакеты, похожие на зернышки риса посреди муравейника, мгновенно раздирали на части, и толпа сражалась за все, что высыпалось на землю. Второй транспортник опустил свой груз на площадку поодаль. На сей раз вокруг нее не было оцепления, и работники центра не рискнули покинуть судно. Толпа устремилась к новой груде пайков, как железные опилки к магниту.
Из транспортника выпрыгнула тонкая, гибкая фигурка, пролетела с десяток метров и грациозно приземлилась на куче продуктов. Толпа замерла. Все увидели, что на горе упаковок стоит Томоко. Она по-прежнему носила камуфляж; черный шарф трепетал на горячем ветру, подчеркивая белизну ее лица.
– В очередь! – гаркнула Томоко.
Оператор еще приблизил изображение. Томоко сердито обводила толпу своими прекрасными глазами. Ее громкий голос перекрывал рокот винтов транспортника. Но люди на земле остановились лишь на мгновение, а затем продолжили рваться к упаковкам. Те, кто оказался ближе всего, начали резать сеть, чтобы добраться до пайков. Толпа словно обезумела; кое-кто даже стал карабкаться на гору коробок, не обращая внимания на Томоко.
– Вы, ничтожества! Почему не спускаетесь, чтобы поддерживать порядок? – крикнула Томоко, подняв лицо к транспортнику. Там возле открытой двери стояли несколько опешивших чиновников комиссии ООН по переселению. – Где ваши войска? Где полиция? Где оружие, которое мы разрешили вам взять? Где ваше чувство ответственности?
Председатель комиссии по переселению стоял там же, у двери. Одной рукой он цеплялся за корпус транспортника, другой махал Томоко и беспомощно качал головой.
Томоко выхватила катану. Двигаясь неуловимо быстро для глаза, она трижды взмахнула мечом и рассекла трех расхитителей на шесть частей одинаковыми смертоносными ударами: от левого плеча до правого бедра. Половинки тел упали на землю, а внутренние органы вывалились и плюхнулись среди толпы, окатив людей кровавым дождем. Раздались крики ужаса. Томоко спрыгнула с горы упаковок, снова блеснула катана, и больше дюжины мародеров повалились замертво.
Беженцы хлынули прочь. Вокруг Томоко образовалось пустое пространство – так растекается по грязной тарелке капля жидкого мыла. Валяющиеся на земле тела были разрублены одним и тем же ударом – от левого плеча до правого бедра, чтобы выпустить как можно больше крови и кишок.
Увидев кровавую сцену, многие упали в обморок. Томоко шагала вперед, и люди поспешно отступали. Казалось, вокруг нее образовалось невидимое силовое поле, отталкивающее переселенцев и расчищающее круг. Сделав несколько шагов, Томоко остановилась, и люди замерли в ожидании.
– Становитесь в очередь, – спокойно велела Томоко.
Неорганизованная толпа быстро, будто их тасовал компьютерный алгоритм, выстроилась в длинную, извивающуюся очередь, обернувшую кольцом гигантскую палатку.
Томоко запрыгнула обратно на кучу пайков и указала вымазанным в крови мечом на очередь:
– Вашей дегенеративной свободе пришел конец! Если хотите здесь выжить, придется научиться жить в коллективе и вспомнить о человеческом достоинстве.
* * *
Той ночью Чэн Синь не смогла заснуть. Она бесшумно выскользнула из своей комнаты.
Был поздний час, и на ступеньках крыльца виднелся мерцающий огонек. Это курил Фрейс, а на коленях у него лежал диджериду
[32] – музыкальный инструмент аборигенов, деревянная труба длиной около метра. Он немного играл на нем каждый вечер. Диджериду издавал глубокий и богатый гортанный рык – это была не столько даже музыкальная нота, сколько голос самой земли. АА и Чэн Синь каждую ночь засыпали под звуки этого инструмента.
Чэн Синь присела около Фрейса. Ей нравилось сидеть рядом с ним. Старик непоколебимо возвышался над печальной действительностью, и израненная душа девушки болела меньше. Он никогда не смотрел телевизор и не интересовался происходящим в мире. Ночью австралиец редко возвращался в свою комнату, чаще просто засыпал, прислонившись к дверному косяку, и пробуждался, когда лучи восходящего солнца согревали тело. Он так спал даже в дождь, говорил, что это удобнее, чем в постели.
Однажды Фрейс обмолвился, что, если когда-нибудь государственные чинуши придут, чтобы отнять у него дом, он не поедет в зону расселения. Он уйдет в лес и сложит там шалаш из травы. АА возразила, что в его возрасте это нереально; тогда Фрейс сказал, что если предки могли так жить, то сможет и он. Еще в эпоху четвертого ледникового периода его предшественники отплыли из Азии и пересекли Тихий океан. Это случилось сорок тысяч лет назад, когда ни Греции, ни Египта не было и в помине. В XXI веке Фрейс был преуспевающим врачом и владел клиникой в Мельбурне. Проснувшись после гибернации в Эре Устрашения, он продолжал жить как современный человек, в комфорте. Но с началом Великого переселения в его душе что-то проснулось. Фрейс ощутил, что он дитя природы, лесов и полей, и понял, что для жизни действительно необходимо очень немногое. Например, спать вне дома не только естественно, но и комфортно.
Фрейс признал, что не понимает, почему в нем случилась эта перемена.
Чэн Синь пристально смотрела на расположенную поодаль зону расселения. В этот поздний час светилось лишь несколько огоньков, и от бесконечных рядов бараков исходило необычное спокойствие. Девушку охватило странное чувство, будто она наблюдает предыдущую эпоху иммиграции, пятьсот лет назад. В этих домиках спали суровые ковбои и скотоводы; ей даже пригрезились запахи сена и конского навоза. Чэн Синь поделилась этим ощущением с Фрейсом.
– Тогда не было такой скученности, – ответил Фрейс. – Говорили, что, когда один белый хотел купить землю у другого белого, он платил цену ящика виски, на рассвете садился на коня и выезжал, а к закату возвращался. Та земля, которую он объезжал, становилась его собственностью.
Чэн Синь знала об Австралии только по одноименному старому фильму. В кино герой и героиня пересекали северную Австралию, перегоняя скот, и любовались захватывающими пейзажами. Но действие фильма разворачивалось не в эпоху иммиграции, а в годы Второй мировой войны – тогда сравнительно недавней для юной Чэн Синь, но древней истории теперь. Душу кольнула печаль, когда девушка поняла, что Хью Джекман и Николь Кидман мертвы уже более двух столетий. А потом ей подумалось, что Уэйд, орудующий молотком в бараке, похож на главного героя этого фильма…
