* * *
Одним из московских условий Яжелбицкого соглашения, заключенного в конце февраля 1456 г., была передача Москве ростовских и белозерских земель, купленных или захваченных новгородцами. В тексте договорной грамоты это условие повторено дважды: «А что земли ростовские и белозерские, что покупили наши новогородци, а тых земль князем великим съступилися и грамоты подавали; …что наши братиа новогородци покупили земли ростовские и белозерские или даром поимали, и нам тых земль, обыскав, отступитися вам, великим князем, по крестному целованию; а хто которои земли запритца, тому суд и исправа, по крьстному целованию»
[696]
Возникает естественный вопрос о происхождении того правопорядка, на основании которого владельческие права ростовских и белозерских князей оказались в руках великих князей московских. Для уточнения этого вопроса отмечу, что до 1456 г. на указанных землях не было московских волостелей: в противном случае эти земли были бы названы вотчиной великих князей. Следовательно, внедрение на них новгородцев происходило тогда, когда земли находились под суверенитетом Ростова и Белоозера; московские же права на них возникли уже после новгородского внедрения.
Относительно белозерских земель поставленный вопрос решается достаточно просто, поскольку Белоозеро было присоединено к Москве между 1380 и 1384 гг. с ликвидацией собственно белозерского стола
[697], что должно было превратить московских великих князей в юридически бесспорных наследников и тех белозерских вотчин, которые оказались экспроприированными Новгородом. Вопрос о «ростовщинах» представляется более сложным.
К 1456 г. Москве принадлежала только Сретенская половина Ростова, купленная у потомков князя Федора Васильевича, т. е. у князей старшей ростовской линии, тогда как Борисоглебская половина вплоть до 1474 г. сохраняла самостоятельный стол, которым владели потомки Константина Васильевича, т. е. князья младшей ростовской линии. Независимость последних от Москвы четко декларирована в духовной Василия Темного: «А княгине своеи даю Ростов и со всем, что к нему потягло, и с селы своими, до ее живота.
А князи ростовские, что ведали при мне, при великом князи, ино по тому и деръжат и при моеи княгине, а княгини моя у них в то не въступается. А возмет Бог мою княгиню, и княгини моя даст Ростов моему сыну Юрью, а он держит по тому же, как держала его мати, что князи ведали свое, ино по тому ж держат»
[698]. Оставаясь на логическом уровне исследования, можно было бы предполагать, что «ростовщины», очищения которых требует Яжелбицкий договор, – это экспроприированные новгородцами владения старшей линии ростовских князей, юридической наследницей которых является к 1456 г. Москва.
Вопрос о времени покупки Москвой Сретенской половины Ростова несколько затруднен противоречивыми показаниями источников и приобрел дискуссионный характер. Сведения о разделе Ростова между старшей и младшей линиями ростовских князей содержатся в родословных книгах, которые относят эту акцию к 1328 г.: «А женился князь великий Костянтин у великого князя Ивана Даниловича Московского. А оттоле в лето 6836 ростовских князей род пошол на двое: болшому брату Федору досталася Стретенская сторона, а другому брату великому князю Костянтину Борисоглебская сторона»
[699]. Сомневаясь в приведенной дате, поскольку в некоторых ранних родословных росписях она отсутствует, В. А. Кучкин относит раздел Ростова к промежутку от 1316 до 1331 г.
[700] Что касается продажи Сретенской половины Москве, то А. В. Экземплярский, сославшись на мнение П. В. Долгорукова о том, что эта продажа якобы была предпринята сыном Андрея Федоровича Иваном при великом князе Василии Дмитриевиче
[701], больше склонялся к ее датировке временем Василия Темного, так как сведения о суверенитете Москвы над частью Ростова отсутствуют в духовной Василия Дмитриевича и появляются только в духовной Василия Васильевича.
[702]
Между тем А. Н. Насонов обнаружил летопись XVI в., в которой после известия о продаже части Ростова в 1474 г. говорится: «Первая же половина Ростова к Москве соединися при великом князе Иване Даниловиче»
[703]. И первооткрыватель этой записи, и вслед за ним В. А. Кучкин не сомневались в достоверности содержащейся в ней информации, полагая, что этой архивной находкой положен «конец спорам о том, когда московские князья завладели Сретенской частью»
[704]. Тем не менее открытая А. Н. Насоновым запись представляется мне в высшей степени противоречивой. В 1360 г., т. е. уже после смерти не только Ивана Калиты, но и Семена Гордого и Ивана Красного, «прииде изо Орды от царя князь Констянтин Ростовский с честию и с пожалованием на все княжение Ростовское»
[705]. В результате этого пожалования «сътворися нелюбье межи князьми Ростовскыми Костянтином и Андреем», о котором летописи сообщают под 1362 г. В следующем, 1363 г. «приеха в Ростов князь Андрей Федорович, а с ним Иван Ржевскый, с силою великою. В лето 6872. Князь Костянтин поеха на Устюг»
[706]. Мы видим, что в 60-х годах XIV в. активно действует князь Сретенской половины Андрей Федорович (сын Федора Васильевича), противодействующий владельцу Борисоглебской половины Константину Васильевичу в его притязаниях на весь Ростов.
Еще более важные показания о сохранении Сретенской половины Ростова за старшей линией ростовских князей на протяжении всего XIV и части XV в. содержатся в нумизматических материалах. Монетной чеканке Ростова свойственна двуименность, отразившая раздел Ростова между двумя княжескими линиями. Ростовские деньги чеканились при Андрее Федоровиче, князе старшей линии, умершем в 1409 г.
[707]; на них его имя сочетается с именем князя младшей линии Александра Константиновича, умершего в 1404 г.
[708], а затем с именами сына и племянника последнего – Андрея Александровича, действовавшего еще в 1415–1417 гг., когда он наместничал в Пскове
[709], и Константина Владимировича, умершего в 1415 г.
[710] В значительном количестве известны также деньги преемника Андрея Федоровича – его сына Федора Андреевича, имя которого на них сочетается с именем Андрея Александровича.
[711]
