Парадоксальным на первый взгляд кажется ограничение перечня «новгородских волостей» территорией внешней зоны, что способно породить мысль о том, что княжеским мужам запрещалось «держать волости» только в этой зоне, тогда как на основной территории новгородских владений таких запретов не существовало. Подобный вывод был бы весьма поспешным, так как весь комплекс существующих источников свидетельствует об изначальном и ненарушимом контроле «мужей новгородских» на всей территорией новгородского фиска.
Перечень «новгородских волостей» внутренней зоны хорошо известен из документа, синхронного древнейшему докончанию, зафиксировавшему список «новгородских волостей» внешней зоны. Имеется в виду перечень административных членений Новгородской земли в интерполяции к «Уставу о мостех», которая, как и весь этот документ, датируется 60-ми гг. XIII в., предпочтительно временем между 1265 и 1267 гг.
[809] В интерполяции, трактующей о разверстке повинностей по содержанию Великого моста через Волхов, сначала идет перечисление десяти городских сотен Новгорода, а далее следует список периферийных земель: «11 Княжа, 12 Ржевская, 13 Бежицская, 14 Водская, 15 Обонезьская, 16 Лузьская, 17 Лопьская, 18 Волховская, 19 Яжелбичьская двои рили».
Существующие толкования этого списка исходят из заданной мысли о том, что, подобно городским, «провинциальных сотен» также должно быть десять, и, следовательно, одна из них в этом перечислении оказалась пропущенной. Б. А. Рыбаков полагал, что такой десятой «сотней» должно быть Помостье
[810]. Было время, когда я присоединился к такому мнению, предложив даже конъектуру: в списках Археографического вида «Устава о мостех» Волховская «сотня» называется «Поволховской», что показалось мне стяжением текста «По[мостская, ] Волховская»
[811].
Б. А. Рыбаков привязал десять «провинциальных сотен» к пятинам – по две на пятину. К Шелонской пятине он отнес Лужскую и Княжую «сотни», к Водской – Водскую и Лопьскую, к Обонежской – Волховскую и Обонежскую, к Деревской – Ржевскую и Яжелбицкую, к Бежецкой – Бежецкую и Помостье. Такая привязка имела целью показать, что пятинное деление якобы имеет глубокие корни, опираясь на древнюю «сотенную» систему
[812]. Отрицая генетическую связь с древними «сотнями» пятин, фиксированных источниками только в московское время, я присоединился к Б. А. Рыбакову в локализации «провинциальных сотен», возразив только по поводу Княжой и Ржевской «сотен». Княжая явно тяготела не к Шелонской, а к Деревской пятине, в южной части которой сосредоточены княжеские домениальные земли, а Ржевская, которая, по мнению Б. А. Рыбакова, называлась так из-за ее противолежания Ржеве Володимеровой, органически идентифицировалась с южной частью Шелонской пятины, противолежащей Ржеве Пустой
[813]. Следует, однако, высказать возникшие сомнения по поводу всей этой конструкции с якобы обязательными десятью провинциальными «сотнями» и по поводу самой правомерности использования термина «сотня» для обозначения провинциальных земель («волостей») Новгорода.
Структура писцовых описаний конца XV в. представляется, на первый взгляд, не вполне логичной. В Обонежскую пятину московские писцы включили обширную территорию заонежских погостов вплоть до Белого моря, а в Водскую пятину – не менее обширные территории северной Карелии, населенные лопарями, т. е. в обоих случаях земли, очевидно не принадлежащие к метрополии Новгорода. В то же время в пятинное деление не включены Пусторжевская и Великолукская земли, принадлежность которых Новгороду вплоть до самого конца его независимости не подлежит сомнению. Когда начался торг новгородцев с Иваном III во время последних переговоров еще независимого Новгорода с великим князем, то 1 января 1478 г. новгородцы «явили ему волостей Луки Великие да Ржеву Пустую; он же не взя того»
[814]. Взял он эти волости вместе со всей Новгородской землей и, как свидетельствует «Запись о Ржевской дани» 1479 г., тут же посадил в них отдельных, административно не связанных с новгородскими наместниками воевод
[815].
Учет этих обстоятельств позволяет предложить иное толкование списку новгородских земель XIII в.: Княжая – княжеские домениальные земли в южной части Деревской пятины (Молвотицы, Кунск, Морева, Стерж, Жабна, Лопастицы, Буец)
[816]; Ржевская – Пусторжевская и Великолукская земли; Бежицкая – Бежицкая пятина; Воцкая – Водская пятина без ее северной части; Лопьская – лопские погосты в северной части Водской пятины; Обониская – северная часть Обонежской пятины (обонежская и заонежская ее части); Луская – Шелонская пятина (с р. Лугой в ней); Волховская – южная часть Обонежской пятины, соответствующая объему в ней земель метрополии; Яжелбицкая – Деревская пятина за вычетом княжеских домениальных земель. Если такое предположение правильно, то возможно говорить и о принципиальной ориентации московского кадастра с его пятинным делением на древнее административное членение Новгородской земли XIII в. Границы между пятинами проложены московскими писцами, на что указывает давно замеченное исследователями разделение некоторых погостов «по-живому», когда они оказались разрезанными надвое границей пятин, но общий объем охваченных пятинным делением территорий абсолютно адекватен показанному в интерполяции к «Уставу о мостех» (естественно, за вычетом Пусторжевской и Великолукской земель).
Таким образом, в 60-х гг. XIII в. в Новгороде признавалась определенная разница между волостями внутренней и внешней зон, находящихся под безусловным новгородским суверенитетом. В чем же эта разница состояла? Можно было бы высказать предположение о том, что особая забота о волостях внешней зоны, продемонстрированная традиционной формулой докончаний, определялась их пограничным с великокняжескими землями положением, отдаленностью от Новгорода и в силу такого положения их уязвимостью. Но подобное предположение не объясняет того обстоятельства, что земли внешнего пояса никак не участвуют в тех заботах, каким посвящена интерполяция «Устава о мостех», хотя участвующие в этих заботах лопьские погосты не менее удалены от Новгорода и весьма уязвимы со стороны их западных соседей, а деревские и великолукские земли расположены на опасном пограничье с Литвой. Если бы внешнюю зону формировали предположенные причины, объем внутренней зоны был бы менее обширным.
