7 сентября Наполеон писал Александру I: «Прекрасный, великолепный город Москва более не существует. Ростопчин его сжёг. Четыреста поджигателей были застигнуты на месте преступления; они все заявили, что поджигали дома по приказу губернатора и начальника полиции». В тот же день он писал жене, императрице Марии-Луизе: «Я не имел представления об этом городе. В нём было 500 дворцов, столь же прекрасных, как Елисейский, обставленных французской мебелью с невероятной роскошью, много царских дворцов, казарм, великолепных больниц. Всё исчезло, уже четыре дня огонь пожирает город. Так как все небольшие дома горожан из дерева, они вспыхивают как спички. Это губернатор и русские, взбешённые тем, что они побеждены, предали огню этот прекрасный город. Эти мерзавцы были даже настолько предусмотрительны, что увезли или испортили пожарные насосы».
Пожар Москвы в сентябре 1812 года
Представляется, что для пожара существовало несколько причин. Это и отсутствие присмотра за деревянными зданиями, и бесчинства французских мародёров, и главная — приказ русских властей. Кутузов при оставлении Москвы указал сжечь все склады и магазины с припасами и оружием, а также вывезти все «огнегасительные снаряды». Утром 2 сентября Ростопчин приказал полицейскому приставу П. Вороненко «стараться истреблять всё огнём», и пристав с вверенными ему людьми исполнял этот приказ «в разных местах по мере возможности до 10 часов вечера». Впоследствии открылось, что немалой частью поджигали свои дома сами хозяева. Москвичи рассуждали: «Пропадай всё моё имущество, сгори мой дом, да не оставайся окаянным собакам, будь ничьё, чего я взять не могу, только не попадайся в руки этих проклятых французов».
По данным русских историков, из 9 тысяч строений в огне погибло более 6 тысяч, в том числе ценнейшие памятники истории и культуры.
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля:
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою,
Не праздник, не приёмный дар,
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою.
А. С. Пушкин. Евгений Онегин.
Захватив Москву, Наполеон видел себя хозяином положения и отправил к Александру I послание с предложением о мире. Пожар сразу всё изменил. То, что он сулил своим солдатам — «изобилие и хорошие зимние квартиры», — превратилось в пепел. Он думал, что вхождение в Москву станет высшей точкой его величия, а это стало началом его конца.
Наполеон в Москве. 1812 год
Из безлюдной и догорающей Москвы он писал в Париж министру иностранных дел Маре: «Мы преследуем противника, который отступает к пределам Волги. Мы нашли огромные богатства в Москве — городе исключительной красоты. В течение двухсот лет Россия не оправится от понесённых ею потерь». Он распорядился оповестить весь мир об одержанной победе, но себя обмануть не мог. Позже, на острове Св. Елены, у Наполеона вырвалось признание: «Я должен был бы умереть сразу же после вступления в Москву…» Видимо, тогда он понял окончательно, что не он управляет ходом этой войны, что он не в состоянии направлять её течение, которое оказалось сильнее его воли, талантов и гордыни.
Почему Наполеон не сумел заключить мир?
Уже 5 сентября Наполеон вызвал к себе оставшегося в Москве генерала И. В. Тутолмина, начальника Московского воспитательного дома, где проживали сотни сирот, и попросил: «Напишите императору Александру, которого я уважаю по-прежнему, что я хочу мира». Письмо было отправлено с одним чиновником, но ответа не последовало.
Наполеон вызвал к себе московского дворянина Ивана Алексеевича Яковлева (отца А. И. Герцена) и дал ему то же поручение, снабдив пропуском через французские посты. Яковлев добрался до Петербурга, письмо передал в Зимний дворец, но ответа Наполеон не получил.
Тогда Наполеон посылает в лагерь Кутузова маркиза Лористона, бывшего послом в России перед войной, с третьим предложением о мире. Кутузов сообщил царю о намерении императора, но Александр I ответил ему, что отказывается от мирных переговоров, и сделал выговор фельдмаршалу за встречу с Лористоном.
Между тем в ближайшем окружении на царя оказывалось сильнейшее давление в пользу немедленного заключения мира на любых условиях. К этому его подталкивал брат, великий князь Константин Павлович, и мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, доверенные сановники — А. А. Аракчеев, Н. П. Румянцев, А. Д. Балашов. Брат Константин умолял заключить мир, дабы избежать гражданской войны и гибели династии. Царский двор охватила паника. Укрепляли в царе намерение бороться до победы его жена, императрица Елизавета Алексеевна, и его сестра, великая княгиня Екатерина Павловна.
Наполеон поручает маршалу Лористону добиться у Кутузова мира во что бы то ни стало. Художник В. Верещагин. 1899 — 1900 гг.
В письме к сестре царь писал: «Я далёк от того, чтобы упасть духом под гнётом сыплющихся на меня ударов. Напротив, более чем когда-либо я полон решимости упорствовать в борьбе, и к этой цели направлены все мои заботы». Принцу Бернадоту он писал: «Однажды вынужденный начать эту войну, я твёрдо решил продолжать её годы, хотя бы мне пришлось драться на берегах Волги».
Армия решительно выступала за продолжение войны. Когда один из адъютантов царя в начале сентября выразил опасение, не пойдёт ли он на заключение сейчас мира с Наполеоном, Александр I воскликнул: «Я отращу себе бороду вот до сих пор и буду есть картофель с последним из моих крестьян в глубине Сибири скорее, чем подпишу стыд моего Отечества».
Тем больнее оказались для него упрёки великой княгини Екатерины Павловны: «Москва взята. Это необъяснимо, — писала сестра императора 3 сентября. — Не забывайте Вашего решения: никакого мира, и тогда у Вас ещё остаётся надежда восстановить Вашу честь». В письме, написанном три дня спустя, тон более резкий: «Взятие Москвы вызвало крайнее раздражение умов; недовольство достигло самой высокой степени, и Вашу особу далеко не щадят… Вас громко обвиняют в несчастий Вашей империи, в разорении — всеобщем и частных лиц, наконец, в потере чести страны и Вашей собственной чести».
В ответном письме Александр Павлович оправдывался и объяснял обстоятельства, оказавшиеся сильнее их воли, и свои действия: «Принеся в жертву пользе моё самолюбие, покинув армию, ибо утверждали, что там я приношу вред, что я освободил генералов от всякой ответственности, что я не внушаю никакого доверия войскам, что неудачи, вменяемые в вину мне, более неприятны, чем те, что вменяются в вину моим генералам, посудите сами, мой добрый друг, как больно после этого было мне слышать, что моя честь оказалась задета, когда я лишь сделал то, чего от меня хотели… Я далёк от того, чтобы впадать в отчаяние, несмотря на всю пропитывающую меня горечь, я твёрдо решил более чем когда-либо быть настойчивым в борьбе, и все мои помыслы стремятся к той цели».
