«Солдаты, мы обращаемся к Вам от имени азербайджанского народа, народа-труженика, интернационалиста. Народ, который перенес все тяготы и лишения, у которого отняли духовные ценности и его историю, проснулся!
Вы можете потопить наше движение в крови, как это было сделано в Венгрии и Чехословакии, но мы уверены, Вы не послушная серая масса сталинского и брежневского периода.
Наша борьба священна, мы не хотим крови и беспорядков. Хаос и кровь на руку нашим врагам. Остановитесь! Одумайтесь! Мы единый народ!»
А вот обращение к русскому солдату:
«Русский солдат! Одумайся! Подумай над тем, зачем ты здесь? Каждый твой шаг может вызвать ненависть не только к тебе, но и к твоему народу. Ты обманут, ты защищаешь не жизни армян, которых здесь уже нет, ты призван утопить в крови волю народа к свободе.
Сегодня ты – оккупант! Сделай так, чтобы завтра тебя снова назвали человеком!»
Введенные войска в народ не стреляли, а вот «народные защитники» в колонны войск постреливали. Били солдат, связывали проволокой и полуживых тащили на кладбище, привязывали к крестам русских могил.
Нам было известно, что все эти воззвания, обращения – Дело рук комитета обороны. Члены этого комитета вели учет оружия в школах, военкоматах, на военных кафедрах. Они взяли на учет все радиостанции «скорой помощи», таксомоторных парков, кораблей бакинского пароходства. Дело дошло до того, что 19 января 1990 года Президиум Верховного Совета Нахичеванской АССР издал указ о выходе из состава СССР.
Все совершалось от имени народа, а на деле шла разнузданная дезинформация, например, объявили о «восстании курсантов-азербайджанцев» в общевойсковом училище. Когда выяснилось, что там никто не бунтовал, указали на военно-морское. Даже депутаты потребовали, чтобы мы доставили их в училище с целью убедиться, что там «нет резни». Выделили БМП, они посетили одно училище, второе – все спокойно.
Введя чрезвычайное положение, нам удалось стабилизировать обстановку. При этом для закрытия границы министерство обороны передало КГБ воздушно-десантную дивизию, мотострелковую дивизию и один мотострелковый полк в Баку. Заказной характер «освободительных войн» в республиках не вызывал сомнений.
Еще в 1945 году шеф ЦРУ Аллен Даллес писал: «Мы бросим все, что имеем, все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание русских людей. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников и помощников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания!»
По сути дела, это была программа политики США на весь послевоенный период.
Кадры решают все
Екатерина Федоровна угасала с каждым днем. По моему ходатайству министр обороны дал согласие на мой перевод в Москву. Когда я ему докладывал по телефону ВЧ о семейном положении, он предупредил: «Я согласен, но имей в виду, в Москве армий нет, соглашайся на должность, которую предложат». Но прежде чем выехать в Москву, ты отправились в Тбилиси на партконференцию с членом ВС армии Алексеем Мефодьевичем Оверчуком. Ночевали в Кировабаде. Алексей знал о моем разговоре с министром и рядил-гадал, кто же будет назначен вместо меня на армию? У нас были добрые товарищеские отношения, и я ему сказал: «Пока кандидатура одна: начальник штаба армии генерал-майор В.К. Кирилюк»
Его предшественник Тихон Владимирович Давыдов убыл советником в арабскую страну, и несколько месяцев тому назад начальником штаба армии назначили Кирилюка. Алексей Мефодьевич сказал, что надо бы посоветоваться с членом ВС округа генерал-лейтенантом Аркадием Федоровичем Шелепиным. Я ему ответил: «Шелепин в курсе».
На партийной конференции находился представитель от Главного управления кадров министерства обороны генерал-майор М.Ф. Кузнецов. Мы с ним были в президиуме, и он мне сказал. «Уполномочен генерал-полковником И.Н. Шкадовым переговорить с вами по поводу вашего обращения к министру обороны. И.Н. Шкадов предлагает вам должность начальника Первого управления в Главном управлении кадров».
Я расспросил Кузнецова о функциональных обязанностях этого управления, но свое согласие давать не торопился. Одно дело командовать и совершенно другое дело подбирать, расставлять офицерские кадры на весьма высокие должности.
Примерно через месяц поступил приказ министра обороны о моем назначении, а также об утверждении на должность командующего 4-й армией генерал-майора В.К. Кирилюка.
С прилетом в Москву поехал в госпиталь. Екатерина Федоровна обрадовалась: скоро я заберу ее из госпиталя. Жизнь наладится. В Подмосковье прекрасный климат.
Дочь училась на третьем курсе, предстояло перевести ее в один из мединститутов в Москву. Проблемы… Проблемы…
Обратился к заместителю министра обороны генералу армии С.Л. Соколову, у него в резерве была квартира. Одну проблему решил. Оставалось слетать в Симферополь и перевести Елену во Второй московский медицинский институт.
Приехала родственница Екатерины Федоровны из Боровичей, помогла оборудовать квартиру. Жена приободрилась, повеселела, кое-что делала даже по дому…
Я улетел в командировку в Забайкалье, затем на Дальний Восток, потом выехал в Группу советских войск в Германии. Когда вернулся, Екатерина Федоровна недомогала, по-прежнему не хотела ложиться в госпиталь. И только в октябре согласилась.
Новый, 1975 год мы с Леной встречали вдвоем. Нарядили елку, каждый день вечером ездили в госпиталь. Екатерина Федоровна как-то сказала: «Старый Новый год встретим вместе». 13 января мы поехали к ней. Она успокаивала доченьку, пыталась улыбаться, и мы окрыленные вернулись домой.
Приехали, минут через тридцать звонок. Я беру трубку: «Говорит старшая медицинская сестра… Екатерина Федоровна умерла».
Она лежала в постели еще не остывшая, с поседевшими от облучения волосами, на щеках от высокой температуры еще теплился румянец. Не скрывая слез, мы с доченькой долго стояли молча. Кому что скажешь?
Очередной удар судьбы. У русских людей помогать в горе – черта самая необыкновенная, добрая. Когда мы возвратились на Мосфильмовскую, выяснилось, что к нам уже приехали Фаина и Владимир Никитины, А.Г. Крысов и многие другие товарищи из Главного управления кадров. Распределили, кто чем будет заниматься. Один давал телеграммы родственникам, кто-то занялся гробом, оградой.
Прилетели знакомые из Крыма, из Киева, а из Сибири прилетела моя мать Мария Федосеевна, сестры и брат. Из Боровичей приехала мать Кати Татьяна Андреевна. Впервые две матери встретились, Татьяне Андреевне было уже за 80, а моей матери шел 71-й год. Прилетел из Мурманска Игорь. Ритуальный зал в госпитале казался мрачным заточением, а дорога на Востряковское кладбище уж очень короткой. О свежести могилы две недели напоминали незамерзшие цветы, была такая мягкая зима.
