Деревянко позвонил командиру базы и доложил Кулишову, что «Бойкий» боевых задач больше не имеет и нужно получить разрешение командующего ООР на вход эсминца в гавань.
Связавшись с Жуковым, Кулишов получил «добро» на вход, а «Бойкий» перешел в подчинение базы, после чего через некоторое время Деревянко был вызван к командиру базы.
В присутствии комиссара базы Дитятковского Кулишов, держа в руках бланк радиограммы, поинтересовался: «Почему вы немедленно не доложили эту радиограмму Годлевского?»
Деревянко пояснил, что радиограмма адресована ему и, по сути, не содержит ничего предосудительного или требующего отдельного доклада начальству. Корабль уцелел в дневных боях, но вполне мог быть потоплен, если бы его вовремя не убрали в гавань под прикрытие береговой зенитной артиллерии. На что контр-адмирал глубокомысленно заметил, что «на войне могут и убить», а комиссар базы оставил радиограмму у себя.
Вскоре выяснилось, что ночью эсминец должен был уйти обратно в Севастополь в составе конвоя, в охранение которого он был назначен. Почувствовав по реакции командира и комиссара базы что Годлевского могут ожидать неприятности, Деревянко решил со своей стороны также предпринять некоторые шаги в защиту командира эсминца.
По заведенному в Одесской ВМБ порядку начальник штаба при отправке боевого корабля обратно в Севастополь посылал начальникам штабов эскадры и Черноморского флота отзыв о его действиях под Одессой. В этот раз отзыв был дан самый высокий, но составляя его, начальник штаба решил, что в подобной ситуации его может оказаться недостаточно и после инструктажа командиров кораблей и капитанов судов формируемого конвоя получил отзыв о действиях Годлевского и от работника политотдела эскадры Малышко, находившемся на «Бойком» во время боя. Малышко, составляя свое собственное донесение о действиях кораблей дивизиона эсминцев во время десантной операции, так написал о Годлевском: «Особо отмечается умелое управление маневрами корабля и артиллерией командира эсминца „Бойкий“ капитан-лейтенанта Годлевского. Его мужественным поведением и умелыми действиями, большой находчивостью и сноровкой восхищается буквально весь личный состав корабля».
Времени до ухода конвоя оставалось мало, и быстро действовал не только Деревянко, но, как скоро выяснилось, и комиссар базы. Дитятковский успел показать радиограмму члену Военного совета ООР Азарову. Бригадный комиссар был вполне солидарен с полковым и прямо на бланке радиограммы написал свою резолюцию: «Комдиву эсминцев Пермскому. Наказать Годлевского и доложить Военсовету флота. Азаров».
Получив от Дитятковского радиограмму с такой резолюцией, Деревянко прибегнул к последнему имевшемуся в его распоряжении в такой ситуации средству: задержал передачу радиограммы Пермскому до того, как с ней и с отзывом Малышко ознакомится командующий ООР Жуков.
Жуков, как оказалось, смотрел на ситуацию несколько иначе, чем командир и комиссар базы. Контр-адмирал посмеялся над текстом и обещал уладить недоразумение с резолюцией.
Через день командир базы Кулишов, вернувшись с заседания Военного совета, вызвал Деревянко к себе кабинет и произнес маленькую речь, дававшую полное представление о том, как командующий ООР уладил это «маленькое недоразумение»:
«Дался нам этот Годлевский! Столько неприятных, но вполне заслуженных упреков пришлось выслушивать от командующего. Действительно, с ним погорячились и переборщили. Адмирал Жуков приказал отныне к командирам кораблей, придаваемых базе без его ведома, дисциплинарных мер не применять и представлений на сей счет в Севастополь не давать».
Последние удары
Как контрнаступление под Дальником превратилось в отвлекающий удар
(23 сентября — 1 октября)
После того как комбинированным контрударом при участии морского десанта удалось отбросить противника от города в Восточном секторе было решено улучшить положение и в Южном. Это был последний сектор, из которого противник имел еще возможность обстреливать Одессу. В этот раз замысел операции строился на использовании Ленинтальского клина против противника и разгроме группировки, его занимавшей. Вторая наступательная операция задумывалась штабом ООР еще более масштабной, чем первая. Удар планировалось нанести силами трех дивизий в общем направлении на Ленинталь — Петерсталь.
К 27 сентября закончилась перегруппировка войск в Южном секторе. Переброшенная сюда 157-я дивизия заняла позиции на 8-километровом участке между 95-й и Чапаевской, полосы обороны которых значительно сократились. Сюда же были переброшены и два артполка, прибывшие в Одессу вместе с 157-й дивизией, что вдвое увеличило плотность артиллерии на этом участке.
Также в сектор были переброшены и опоздавшие к контрудару в Восточном секторе танковый батальон 157-й дивизии в составе 15 машин и 422-й артполк. Остальные дивизии были основательно пополнены за счет ставших активно поступать маршевых рот, количество которых в последней декаде сентября постоянно увеличивалось. Только за 21–24 сентября в Одессу прибыло 15 маршевых рот общей численностью 3500 человек, а с 25 но 30 сентября — еще 21 рота, общей численностью 4800 человек.
Наличие достаточного количества подкреплений позволило дивизиям занять оборону в двухэшелонном порядке, а 95-я дивизия даже вывела во второй эшелон два полка из трех. Южный сектор прикрывался пятью румынскими дивизиями, но все они понесли большие потери в предыдущих наступлениях. Они уже не могли наступать, и устойчивость их в обороне тоже была весьма условной.
Военный совет ООР поддержал предложение командующего Приморской армией Софронова об организации контрудара, начальник штаба ООР генерал-майор Шишенин, правда, не был столь оптимистичен, считая, что сил для такого удара недостаточно, но последнее слово осталось за командующим ООР контр-адмиралом Жуковым, и план операции стал разрабатываться.
Предпринять контрудар в первоначально запланированные сроки, однако, не удалось. 27 сентября командующий Черноморским флотом Октябрьский сообщил Военному совету ООР, что в ближайшее время боеприпасы регулярно подвозиться не будут и имеющиеся боекомплекты следует всячески экономить. Так на обороне Одессы впервые стали сказываться последствия назревающего в Крыму кризиса. Аналогичная ситуация сложилась и с авиационной поддержкой. Вся бомбардировочная авиация Черноморского флота была перенацелена на Перекопский перешеек, и с 25 сентября ни один полк больше в Одессу не прилетал.
Приморская армия имела в наличии только полбоекомплекта для основных калибров полевой артиллерии вместо пяти, обещанных Шапошниковым Одессе на сентябрь. Член Военного совета, дивизионный комиссар Воронин предложил наступать с имеющимся боекомплектом при поддержке штурмовых ударов лишь одного 69-го ИАП, считая, что недостаток артиллерии и авиации компенсируют удары гвардейских минометов, но его инициативу не поддержал никто, а командующий Приморской армией Софронов дипломатично назвал ее «слишком большим риском».
В итоге операция была отложена на неопределенное время, а на расходование имеющихся боеприпасов был введен лимит, составлявший 1/16 боекомплекта в сутки. Но через 2 дня, 29 сентября транспортами «Белосток» и «Восток» были доставлены из Новороссийска 35 вагонов боеприпасов. Однако через несколько часов в штаб ООР поступила телеграмма командующего Черноморским флотом, адресованная командующуюму ООР Жукову и члену ВС Азарову. Телеграмма касалась просьб о получении ранее выделенных Одессе боекомплектов, но ситуации не проясняла:
