«С уходом советских войск бадаевцы практически в тот же день — 16 октября 1941 года — начали боевые действия. В полдень на счету боевиков отряда уже значилась операция по ликвидации фашистских патрулей. За три месяца 1941 года отряд Бадаева провел шесть боевых операций. От пуль бадаевцев доставалось прежде всего полиции и жандармам. В первых числах ноября из города исчез Ион Попов, начальник одесской полиции. В ночь на 16 ноября 1941 года, в месячный “юбилей” оккупации Одессы, у станции Дачная был пущен под откос поезд-люкс из Бухареста. Под его обломками погибли около 300 немецких и румынских чиновников, подобранных для оккупационной администрации в городе. Подрывники на перегоне Одесса — Раздольная пустили под откос четыре железнодорожных состава с войсками и боевой техникой, в результате чего погибло свыше 250 солдат и офицеров противника.
Разведчики бадаевской наземной группы с помощью жителей города собирали важную информацию о расположении воинских частей и различных объектов противника. Связные регулярно доставляли сведения в катакомбы. Ежедневно вечером рация отряда направляла эту информацию в Центр. На основании этих сообщений советская авиация дальнего действия наносила бомбовые удары»
.
Нелегальная резидентура активно работала, у нее была связь с Москвой — вот только как было найти ее человеку, впервые приехавшему в город и не имевшему здесь никаких «завязок»? Конечно, можно было выйти на Привоз и доверительно, вполголоса, спросить у народа: «Таки что вы мне можете сказать за партизан?» Возможных вариантов ответа было три — исключая, разумеется, тот, что просто пошлют подальше. Либо действительно скажут, где их искать; более вероятно, что примут не за того, за кого надо и, пригласив в какой-нибудь переулок, стукнут по голове; третий вариант — и очень, очень вероятный — оказаться в гестапо и там уже объяснять свой интерес праздным любопытством… В общем, ерунда это, а не выход! Но даже если бы он попытался поступить более реально и разумно, поискать подпольщиков на своем, так сказать, заводе, присмотревшись к людям, — эффект все равно мог быть тот же самый. А права рисковать он не имел, потому как был не рядовым «связником», но руководителем резидентуры. На нем лежала вся ответственность.
И ведь обиднее всего то, что в это же самое время «Форт» искал выход на другую нелегальную резидентуру — причем по указанию Москвы! Однако объектом интереса Центра являлись не «Маршрутники», а резидентура «Максима», Ивана Кудри
[93], работавшая в Киеве. Почему не было предложено установить связь с Николаевом, находившимся не более чем в полуторастах километрах от Одессы, нам остается лишь безуспешно гадать. Не исключено, что это делалось из соображений безопасности: установив между собой тесные контакты и завязав взаимодействие, две соседние группы могли и одновременно «провалиться», в случае если с одной из них что-либо случится…
Может быть, в конце концов, Лягин и сумел бы выйти на след Молодцова и его товарищей, однако румынская сигуранца смогла это сделать раньше. Почему не гестапо? Дело в том, что Одесса тогда оказалась «столицей» так называемого «губернаторства Транснистрия», то есть временно попала под власть румынской короны. Весьма встревоженные действиями подпольщиков и партизан оккупанты старались внедрить в группы сопротивления своих людей, чтобы через них выйти на руководителей резидентур и отрядов. В конце концов агентуре удалось «нащупать» и группу Бадаева, выяснить адрес конспиративной квартиры, за которой сразу же было установлено плотное наблюдение. 9 февраля, когда в квартиру, где находились еще несколько подпольщиков, пришел Молодцов, туда ворвались каратели.
Генерал Судоплатов, руководивший всеми нелегальными резидентурами, вспоминал:
«Владимир Молодцов был схвачен румынами. Суд над ним и его группой получил большую огласку. Об этом процессе писала вся румынская пресса. Когда его и членов группы приговорили к расстрелу, председатель суда предложил им подать апелляцию королю Румынии с просьбой о помиловании. Молодцов ответил: никогда не станет просить пощады у врага и не обратится с подобным прошением к главе иностранного государства, солдаты которого топчут нашу землю»
.
Владимира Молодцова расстреляют 12 июля 1942 года.
Руководитель киевской резидентуры Иван Кудря будет арестован по предательскому доносу 5 июля 1942 года, осужден гитлеровцами и расстрелян — однако точная дата его казни неизвестна.
…Когда до Виктора Лягина дошли слухи об аресте руководителя одесского подполья, он понял, что в этом городе ему больше делать нечего, хотя устроился он там очень неплохо — проживал в доме 75 по Нежинской улице, квартира 6, и туда к ним с Магдой даже приезжала теща Эмилия Иосифовна Дукарт.
К тому же в Одессе Виктор уже вплотную подобрался к германской судостроительной промышленности, что опять-таки бюрократически подтверждено немецкой справочкой из архива Питерского УФСБ:
«Инженеру Виктору КОРНЕВУ этой справкой подтверждается, что он работает в местном подразделении и что по приказу он должен был переселиться сюда из г. Николаева»
.
Удостоверение на сей раз снабжено печатью подразделения «Полевая почта 13927» и торжественно подписано «Уполномоченным по верфи филиала Одесса» Хандманом, «капитан-лейтенантом и командиром».
Ну что ж, прощай «малый бизнес»: инженер Корнев уходил в «большое плавание» на государственном, точнее — оккупированном, предприятии. Хотя и здесь ему пришлось работать в автомастерской, ремонтировавшей грузовики и тракторы, но там он уже был руководителем, мелким оккупационным чиновником. То есть карьерный рост налицо…
Однако же не карьеру он приехал делать в Одессу! А потому, сославшись на болезнь жены — мол, здешний климат не пошел Магде на пользу, — Виктор поспешил уехать из города через неделю после ареста Бадаева, 17 февраля.
* * *
В общем, в Николаев Лягин возвратился ни с чем, тогда как отсутствие связи приносило всё новые проблемы. Хотя, конечно, на первом месте оставалась старая и самая главная проблема — невозможность передать собранную сотрудниками резидентуры разведывательную информацию. Но, как мы сказали, добавлялись и другие… После ряда проведенных диверсий подготовленные в начале войны тайники со взрывчаткой, боеприпасами и оружием несколько опустели. Необходимы были новые немецкие и румынские документы, а также разного рода бланки для самостоятельного изготовления таковых. Да и деньги требовались. Конечно, тем, кто работал, оккупанты платили зарплату в своих оккупационных марках, но много ли получал слесарь или вальцовщик теста? Это вам не советские времена, когда хороший квалифицированный рабочий мог зарабатывать не меньше генерала
[94], — тут еле на жизнь хватало… К тому же для работы с агентурой и решения прочих «деликатных» задач предпочтительнее были рейхсмарки. В общем, много чего требовалось от Центра, но как было передать эти просьбы в Москву?
