Хотя не будем обижать библейского Иуду, который отнюдь не гордился своим предательством, а потому самостоятельно свел счеты с постылой жизнью. Любченко же своим предательством бравировала… Кстати, интересно: про Днепропетровск она сама придумала? Ведь даже если бы Лягин ей безусловно доверял, то все равно бы не входил ни в какие излишние подробности: мол, надо — и всё тут. Зачем лишняя информация?
Ну да ладно, тут не раскопаешь — кто оправдывается, кто на себя наговаривает, а кто, извините, уходит в «литературщину». Вспомним уже в очередной раз слова генерала Судоплатова про отсутствие «опыта контрразведывательной работы» и поймем, что все роковые ошибки исходят именно отсюда.
Точно так же непросто определить, как именно и когда был арестован Виктор Лягин. Мы уже увидели, по одним утверждениям он был задержан буквально через час, по другим — вечером того же дня… Эмилия Иосифовна Дукарт вообще излагает все совершенно по-своему:
«Вечером приходит домой, а на нем лица нет. Такой страшный, бледный вид у него был. (Речь явно идет о 5 февраля, когда был арестован Григорий Гавриленко. — А. Б.) А еще в этот день у нас все время под окнами ходили и во двор заходили и все рассматривали шпики…
Когда вечером Виктор пришел, он сказал, что был у Любченко. Магдочка расстроилась, была в ужасно убитом настроении.
Он больше ничего не сказал и говорит: “Давайте обедать”. После обеда он сказал: “А теперь идите, сядем и серьезно поговорим, что нам делать”. Мы сели на диванчик. Он и говорит: “Первым долгом, что мы должны сделать, это убрать приемники”. У нас было два приемника: один стоял в его рабочем кабинете, а другой в столовой. Виктор предложил запрятать приемники в соседнюю квартиру немцу в диван. Так мы и сделали.
“Теперь нужно пересмотреть письменный стол”. Он пересмотрел письменный стол и говорит: “Ничего у меня нет, всё в порядке”.
Потом мы сели опять, и он говорит: “У меня есть одна просьба: я прошу найти мою семью — мою дочь, мать и сестру. Магдочка, если ты их найдешь, то можешь и у них пожить в Ленинграде.
И второе. Если со мной что-нибудь случится, добивайтесь, чтобы попасть в Москву, если наши займут <Николаев>. Там в Москве обратитесь к Меркулову — начальнику НКВД. Там вас очень хорошо знают и помогут вам”»
.
И вновь мы запинаемся на всех этих строках, снова появляются «неудобные» вопросы, без которых, однако, не обойтись…
Как мы понимаем, повторим, что речь идет о 5 февраля, иначе с чего Виктору приходить таким страшным и бледным? И с чего тогда во дворе Дукартов в большом количестве «паслись шпики», как их назвала Эмилия Иосифовна? То есть Гавриленко был уже взят, но Лягин, получается, еще целый день остается на свободе, хотя и под наблюдением, и преспокойно может уничтожить «компромат». Почему же его не арестовали? Некоторые авторы считают, что гестапо предпочитало не ссориться с влиятельным адмиралом фон Бодеккером — но тут они явно недооценивают гестапо: наоборот, это адмиралы предпочитали не ссориться со зловещим IV управлением РСХА…
Как-то уж очень по-детективному выглядит прятание радиоприемников, не имеющее никакого реального смысла. Определенно, что радиоприемники в кабинете и уж особенно в столовой стояли открыто — иначе они бы находились не там, а были скрыты где-нибудь в кладовке. Корнева часто навещали знакомые немцы, а значит — видели у него аппаратуру. Неужели бы не сказали о том на последующих допросах или просто беседах в гестапо? И то, что приемники исчезли, сразу бы усилило подозрения… Вряд ли также Виктор мог хранить в своем письменном столе хоть какие-то компрометирующие его бумаги.
А почему Лягин велел Магде обращаться в случае нужды именно к Всеволоду Николаевичу Меркулову? Его непосредственным начальником в ту пору был комиссар госбезопасности 3-го ранга Павел Анатольевич Судоплатов, начальник Четвертого управления НКВД (так называемого «Партизанского»); его начальником и другом был комиссар госбезопасности 3-го ранга Павел Михайлович Фитин, возглавлявший Первое управление НКВД СССР — внешнюю разведку; наркомом его, соответственно, был генеральный комиссар госбезопасности Лаврентий Павлович Берия. Меркулов же возглавлял НКГБ в первой половине 1941 года, но в июле Наркомат госбезопасности опять вошел в состав НКВД СССР, и Виктор не мог этого не знать.
Но самое странное из всего вышеизложенного это то, что Лягин якобы побывал у Любченко где-то ближе к вечеру. Тут, честно говорим, нам вообще ничего не понятно! Что Виктору было делать у этой, скажем так, «пожилой докторши»? Тем более зачем он к ней пошел, если он Любченко, как неоднократно повторялось, не доверял, и она уже «сдала» Гавриленко? А почему Эмилия Иосифовна пишет, что, узнав об этом визите, «Магдочка расстроилась, была в ужасно убитом настроении»? Да, знать бы нам, как выглядела эта самая зловещая Мария Семеновна!
При внимательном анализе рассказа Эмилии Дукарт можно прийти к выводу, что либо она все перепутала или вообще придумала, либо же то, о чем шла речь, в действительности происходило 4 февраля, то есть еще до ареста Гавриленко. Значит, случилось такое, о чем мы не имеем ни малейшего представления — может быть, и нечто личного плана… Не исключено, что именно это произошедшее и сыграло какую-то роковую роль в судьбе Виктора Лягина.
А вообще, если так сгустились тучи, что даже во двор заглядывала «наружка»
[112], то чего же ждал наш герой? Его ведь ничего не держало в городе, своим исчезновением он бы никого не подвел, кроме разве что адмирала фон Бодеккера, «прохлопавшего» вражеского агента у себя под носом. В той ситуации он должен был не прятать радиоприемники, но незамедлительно исчезнуть! И такая возможность у него определенно была.
Однако на следующий день, по утверждению тещи «Корнева», Виктор утром преспокойно ушел на работу, откуда больше уже не вернулся… Зато вскоре, в 11 часов, к ним на квартиру в доме 5 по улице Черноморской пришел с обыском старший следователь Роллинг — разумеется, в компании вооруженных автоматами крепких парней в черной эсэсовской форме.
Кстати, есть еще и такая версия, что Лягина подвело то самое кожаное пальто полярного летчика Глеба Косухина, которое перед отъездом в Николаев отдала ему сестра Софья. Мол, кто-то как-то откуда-то прознал, что руководитель подполья ходил в кожаном пальто. Чуть ли не какая-то бабка, пытаясь спасти своего внука, попавшего в заложники, заявила про неких людей «в кожухах и с пистолями». (Однако весьма сомневаемся, что добропорядочный «инженер Корнев» ходил с парабеллумом за поясом — а иначе как случайная старуха могла разглядеть у него пистолет?) Но так как оказалось, что внука уже не спасти — повесили парня фашисты, то бабка-бедолага в исступлении бросилась на немецкого офицера, чтобы расцарапать ему холеную морду, и ее тогда застрелили, не вникая в сказанное ранее. Однако, как говорится, «осадочек-то остался». Слово «кожух» запало в память все тому же весьма проницательному следователю Роллингу, и он узнал у переводчика, что «кожух» означает либо шубу, либо дубленку, либо кожаное пальто. Тут же была дана команда обратить внимание на всех николаевцев — а в городе, между прочим, местного населения проживало свыше ста тысяч, — обладателей подобной теплой одежды. Любченко также получила данную «ориентировку», что еще более усилило ее небеспочвенные подозрения по отношению к Лягину… В общем, то самое шикарное коричнево-желтое кожаное пальто якобы также сыграло свою роковую роль. Но может, и это — из числа «украшательств» детективного плана.
