Уговаривали Ивана митрополит и все святители вместе, приходили под окна дворца царского огромные толпы народа, стенали и плакали, призывая Ивана не покидать их, не оставлять без защиты перед своеволием боярским. Иван бесстрашно выходил к народу, говорил милостиво, благодарил за любовь, им не заслуженную, обещал защиту перед боярами и пред Господом, но от венца царского отказывался.
Бояре тоже били челом Ивану, умоляя его снять опалу с них и с державы Русской и вернуться на престол прародительский, но, видя его неуступчивость, быстро отступились и решили на Думе своей провозгласить царем князя Симеона как единственного, законного и несомненного наследника. Уж и собор Земский созвали для всенародного избрания нового царя, вот только одного не учли — что князь Симеон тоже откажется. И будет упорствовать в своем решении не меньше царя Ивана.
Уговаривали сначала князя Симеона на Думе боярской — Симеон перестал туда приходить. Собрался собор Земский — Симеон не пришел и затворился на своей половине дворца царского. Составили грамоту утвержденную, и все члены собора, митрополит, святители, бояре, князья служилые, дьяки приказные и другие посланцы земли Русской, числом более пятисот, на ней подписи свои поставили — Симеон отказался ее принять и удалился в Симонов монастырь, чтобы ему не докучали. Собралась огромная толпа простого народа и во главе с избранными из собора Земского отправилась в Симонов монастырь, князь Симеон речи избранных выслушал, но на все мольбы ответил отказом. Вышел на стену монастырскую и обратился к народу, вкруг монастыря расположившемуся, клялся со слезами на глазах, что никогда в жизни не мыслил он посягнуть на превысочайший царский чин. Впрочем, народ слез не разглядел и слов Симеоновых не расслышал и разошелся с убеждением, что Симеон объявил о своем скором пострижении в монахи. Но это только усилило рвение народное, и все принялись готовиться к новому, невиданному ходу. Всю ночь до утра двери храмов были открыты, везде служили литургии, все храмы были полны народом, так что яблоку было негде упасть, а с утра священники вынесли самые почитаемые иконы и со всей святостью, под звон колокольный, двинулись крестные ходы к Симонову монастырю со всех концов Москвы. Шел и я вместе с митрополитом, вместе со всеми членами собора Земского, после молитвы всеобщей в кремлевском храме Успения.
Во двор монастырский пропустили лишь избранных, но и они заполонили его весь до самых дальних уголков. Вышел князь Симеон к народу и вновь отказался от предложенной чести. Тогда выступил вперед митрополит и сказал, что коли так, то и он с себя свой сан слагает, и положил посох свой к ногам Симеона. За митрополитом последовали все другие святители и сказали, что с сего дня все церкви в земле Русской затворяются, потому как некому будет службы служить. Тут и бояре сказали свое слово увертливое, но веское: «А мы называться боярами не станем!» И служилые люди закричали, что перестанут служить и биться с врагами, и будет в земле кровопролитие. И дьяки закричали, что закроют они приказы и перестанут указы писать, и будет оттого столпотворение вавилонское, ибо никто не будет знать, кто он есть и где его место.
И из дальних рядов закричали купцы, что перестанут они торговать и будет в земле голод.
Ничего не ответил на это князь Симеон, захотел он услышать голос простого народа, поднялся, как и в позапрошлый день, на стену монастырскую. Дул там ветер сильный, и князь Симеон, чтобы не застудиться, обмотал шею платком тканым, а люди, увидев это, в неразумности своей решили, что он показывает им, что скорее удавится, чем примет венец царский. И поднялся тут такой вопль, что заглушил колокола московские. Не сокрушил князя Симеона этот вопль горя народного, от сердца идущий, не сокрушил, но поколебал. Пригласил он меня с митрополитом в келью свою для разговора последнего. Изложил он нам вновь свои сомнения, давно и хорошо нам знакомые, мы же вновь разрешили их и дали ему свое благословение, митрополит — от имени Господа и всей церкви православной, я же — как старший в роду.
После этого вышел князь Симеон на крыльцо и смиренно возвестил народу о своем согласии принять венец царский. Обрадованные бояре, не давая ему времени передумать, подхватили и чуть ли не на руках отнесли в храм монастырский, где митрополит под иконами святыми в суете и спешке нарек князя Симеона на царство.
Так исполнилась последняя часть пророчества брата моего.
Глава 3
Размышления о престолонаследии
Вот вы сейчас, наверно, ухмыляетесь: что за действо недостойное устроил князь Симеон? Качаете многозначительно головой: для вида лишь от венца царского он отказывался — мы-то знаем! Всю жизнь к венцу этому, несправедливо у отца его отобранному, он вожделел, и вот — свершилось! Для того и стал во главе земщины, для того и ворогов на Русь призвал, Москву спалил — нужны ли другие доказательства?!
Уверяю вас, ошибаетесь вы. Уж вы поверьте, мне князя Симеона защищать зазря незачем. Заступал он на место возлюбленного племянника моего — куда уж дальше? А что сам я ходил князя Симеона уговаривать и благословение ему дал, так это только во исполнение воли Господа, через пророчество брата моего явленной. И то что князь Симеон из рода нашего, здесь ни при чем, это меня еще более от него отвращало. Был он из другой, боковой ветви. Ну ладно, если вы так настаиваете, пусть мы из боковой, а он из главной, тут важно, что из другой. А ведь нет горшего врага, чем родственник ближайший. Вы вокруг оглянитесь и сердце свое спросите. Опасаетесь, так я вам другой пример приведу. Кого мы больше ненавидим: католиков или магометан? То-то же! За князей татарских мы дочерей замуж выдаем без раздумий и пируем с ними за общим столом свободно, а к католику не то что в дом не войдем, если вдруг придется руку ему пожать, так немедленно, у него же на глазах руки-то и вымоем. А уж если — не приведи Господь! — на стройном древе нашей святой православной церкви какой новый росток проклюнется, то тут мы ни перед чем не остановимся, посреди дома собственного костер запалим, пусть все сгорит, но ереси не допустим.
Так что не защищаю я князя Симеона, а говорю, как было. Искренним он был в своем упорном отказе от венца царского, кому это и знать, как не мне. Князь Симеон не то чтобы советовался со мной, но сомнения свои излагал, и я их очень даже хорошо понял.
Первым камнем преткновения для него была давняя клятва крестоцеловальная об отказе от престола для себя и возможных детей своих. Какая мелочь, воскликнете вы! И тут же напомните мне, что прадед наш великий князь Василий Васильевич прозвищем Темный легко такое препятствие обошел, присягнул супротивнику своему, брату меньшему Дмитрию Шемяке, а потом побежал на Белозеро, и там игумен Кирилловский его от клятвы, под угрозами данной, разрешил. И еще скажете вы, что ведь и митрополит в уговорах князя Симеона участвовал и благословение ему дал, значит, та клятва давняя никакой силы уже не имела. Так-то оно так, но князь Симеон по-другому на это дело смотрел. Всю свою жизнь он свято ту клятву, по доброй воле пред Господом данную, соблюдал, ни словом, ни делом, ни помыслом не нарушал, за это Господь его берег и всячески к нему благоволил, земли приумножал, болезни отводил. А вот как посмотрит Господь на нарушение клятвы, пусть и с разрешения митрополита, сие было неведомо. Может и прогневаться. От добра добра не ищут, а любителей проверять волю Господа на собственной голове не много сыщется, даже среди людей менее осторожных, чем князь Симеон.
