Создается впечатление, что во время этого кризиса госпожа де Валентинуа решила обезопасить себя, заручившись поддержкой Гизов: «Сударь, — написала она из Ане коннетаблю 17 июня 1562 года, — как я и обещала, я сообщаю Вам о том, каким образом сегодня был проведен и подтвержден раздел имущества между моими детьми, в такой мирной и спокойной обстановке, какой я только могла пожелать. Моя дочь, мадам д'Омаль, получила Ане; Вы, вероятно, подумаете, что это доставило некоторое неудовольствие тем, кто его не получил; однако они прекрасно пришли к согласию, и все произошло настолько любезно, что, слава Богу, они остались друзьями, что мне доставило большое удовольствие. Моя дочь, герцогиня Бульонская, настолько достойно обошлась с ними, что господин д'Омаль остался этим очень доволен, впрочем, это и понятно, так как она согласилась со всем, что от нее потребовалось».
Дальнейшие события были благоприятны для королевы-матери. В последующие четыре месяца Антуан Бурбонский погиб во время осады Руана; Сент-Андре — в Дрё; Монморанси попал в плен к протестантам; Конде — к католикам; наконец, Гиз, который должен был стать единовластным правителем, пал близ Орлеана от пуль Польтро де Мере. Таким образом, не стало предводителей обоих кланов, а флорентийка осталась в живых и активно действовала. Именно тогда ее политический гений проявился во всю силу: она вырвала у Конде Амбуазский мир; распустила противоборствующие войска, сохранив при этом свои; погасила большинство очагов недовольства на местах; заставила судей вершить правосудие, не обращая внимания на вероисповедание обвиняемых (нововведение, в возможность которого верилось с трудом); подняла силы католиков и протестантов на завоевание Гавра, который сторонники Реформации отдали Англии; вследствие этого объявила Като-Камбрезийский договор расторгнутым и присоединила Кале к домениальным владениям; все это за тринадцать месяцев удалось сделать той, которую с тех пор стали заслуженно называть «матерью и защитницей королевства».
К 1564 году флорентийка обладала неограниченным могуществом. Тогда она вспомнила о своей старинной сопернице. По ее приказу Франсуа Алламана, сира де Ге-Прео, обвинили в растрате денег, полученных со сборов налога на соль, в сообщничестве с Дианой де Пуатье, и приговорили его к смертной казни с конфискацией всего имущества, а от герцогини потребовали возмещения значительной денежной суммы.
Но у бывшей фаворитки еще оставались друзья, а стабильность государства не была пока настолько твердой, чтобы королева могла ими пренебречь. Штраф Алламана сократился до шестидесяти тысяч ливров, а госпожа де Валентинуа просто удалилась в Лимур.
Вероятно, это происшествие дало ей повод для размышления. В этот же год она занялась строительством надгробной часовни в Ане и составила свое завещание. Этот необычайно длинный документ явился новым доказательством ее практицизма и скрупулезности, ее проницательности и гордости.
Сколько богатства, сколько владений, сколько замков она оставляла своим потомкам! Ее красота позволила ей за двенадцать лет накопить в двадцать раз больше, чем предкам ее отца и ее мужа за многие века.
Значительные суммы выделялись на приданое бедным женщинам Ане и на проведение в церкви Раскаявшихся Дев многочисленных месс, по окончании которых должны были громко звучать слова:
«Молитесь за Диану де Пуатье!»
Благодаря анархии, которая низводила Францию до уровня феодального государства, герцогиня де Валентинуа была настоящей правительницей в своих землях. Иногда к ней приезжали придворные, чтобы поприветствовать ее и предаться воспоминаниям. Однажды непредвиденный визит ей нанес удивительный гость. Брюске, этот провансальский краснобай, в 1536 году спасенный Генрихом от виселицы, который стал шутом, затем почтмейстером и практически фаворитом, также прислушался к словам Кальвина. Его преследовали как гугенота, его невзлюбила королева-мать, он не знал, куда спрятаться и пришел просить убежища у подруги своего господина. Диана совершила один из тех благородных поступков, которые были так редки на протяжении всей ее долгой карьеры. Несмотря на ненависть, которую она питала к еретикам, она приютила несчастного безумца и позволила ему умереть спокойно.
Летом 1565 года она сломала ногу, что, тем не менее, не помешало ей отправиться осенью в Дофине. Она только что вернулась в Ане, как, ближе к концу октября, появился господин де Брантом. Догадалась ли она о том, что эта встреча позволит ей завершить формирование своей легенды и оставить потомкам свидетельство о ее впечатляющей жизни? В любом случае, ей удалось очаровать Перигурдена.
Брантому она показалась столь же свежей и очаровательной, какой она была в тридцать лет. Он писал:
«Я увидел эту даму за шесть месяцев до ее смерти; все такая же потрясающая красота ее не смогла бы не взволновать ни одно каменное сердце… У нее была потрясающе белая кожа, причем она нисколько не использовала румян, правда, говорят, что каждое утро она пила отвары, приготовленные из питьевого золота, или другие снадобья, о которых я ничего не знаю, но знают хорошие врачи и хитрые аптекари. Я думаю, что если бы она прожила еще сто лет, она бы ничуть не состарилась, это касается и ее лица, настолько правильны были черты его, и ее тела, спрятанного и закрытого, настолько она была хорошо сложена и вела правильный образ жизни. Жаль, что земля скрывает эти прекрасные формы!»
Очертания тела герцогини, учитывая то, что ей было шестьдесят четыре года, не вполне соответствовали этому лирическому описанию. Диана сохранила свое достоинство, свое величественное благородство. У нее были широкий лоб, большой нос, ставший очень похожим на клюв хищной птицы, сильно изогнутые брови, тонкие и властные губы. Можно ли предположить, что свежий цвет лица, живость взгляда, очарование улыбки этой представительной вдовы напоминали о ее юности?
Вошедшее в поговорку здоровье Дамы Оленя, как казалось, обещало ей долгие годы жизни. Но она не устояла перед внезапно поразившей ее болезнью. Диана де Пуатье скончалась в Ане 25 апреля 1566 года. Она прожила шестьдесят шесть лет и четыре месяца.
Так как до завершения строительства надгробной часовни было еще далеко, ее гроб поставили в приходской церкви. Лишь в 1577 году ее внук, Карл Лотарингский, второй герцог д'Омаль, наконец, повелел освятить завершенную часовню и провести захоронение.
Церемония, которой руководил Николя де Тен, епископ Шартра, прошла с такой помпой, так торжественно, как того бы пожелала та, чья жизнь от начала до конца была окружена пышностью. Там присутствовали все ее дети и внуки, которые должны были обеспечить ей достойное потомство. В жилы представителей многопрославленного дома влилась кровь Дамы Оленя, и однажды Мария-Аделаида Савойская смешает ее с кровью тех Бурбонов, за одного из которых чуть не умер Сен-Валье.
169
Таким образом, Людовик XV стал одним из потомков Дианы де Пуатье, а через него Людовик XVI, Людовик XVIII, Карл X, испанские Бурбоны, начиная с Фердинанда VII, Бурбоны Пармские. Четыре короля Франции, четыре короля и одна королева Испании, четыре короля Сардинии, один король Обеих Сицилии произошли от нее.
170
