Совсем иначе обстояло дело в Тарквиниях: для Elogia Tarquiniensia характерно то, что они прославляют совершенно неизвестных нам героев этрусского происхождения, и это представляет для исследователей значительный интерес. Конечно, написаны они на латинском языке и в соответствии с римскими образцами, но совершенно очевидно, что их содержание черпается из национальных источников, из работ тех auctores Tusci, о которых говорил император Клавдий. Таким образом, древняя религиозная метрополия, носящая этрусское имя, стоявшая у истоков истории этрусков, давшая им религию, основавшая их империю, высоко ценила славное прошлое. За неприступными стенами дворцов — их легко представить, глядя на высокомерные фасады вечной Тосканы, — хранились семейные архивы, ревниво оберегаемые гордыней и благоговением. Они-то отрывочно и вышли на свет, когда жители Тарквиний, пытаясь соперничать с Римом и поощряемые этрускологическими изысканиями императора Клавдия, решили в 40 году н. э. украсить собственный форум своим вариантом Elogia с форума Августа
.
Точно так же, как в Риме эта серия открывалась с элогии Энею, в Тарквиниях она начиналась с элогии основателю города Тархону. К несчастью, надпись плохо сохранилась и не позволяет что-либо прибавить к легенде: под его именем можно разобрать только названия Этрурии и Тарквиний
. Другая элогия, более полная, излагает в восьми строках деяния претора, то есть zilath’а, имя которого нам неизвестно, потому что верхняя часть камня отколота: он первым из этрусских полководцев повел войско на Сицилию и в награду за свои заслуги получил знаки триумфатора — скипетр, увенчанный орлом, и золотой венец
. До сих пор ведутся споры о том, о каком морском походе, занесенном в анналы всеобщей истории, здесь говорится, — во всяком случае, это событие очень далекого прошлого. Утверждалось даже, что речь идет о незапамятном переселении этрусков из Малой Азии в Италию, с остановкой на Сицилии
. Событие относили к началу V века до н. э., поскольку в то время морская политика этрусков в Сицилийском проливе была особенно активной
. Пытались его датировать и 414–413 годами, когда, откликнувшись на призыв афинян, осаждавших Сиракузы, этруски отправили на Сицилию три корабля с пятьюдесятью гребцами и пехоту
. Можно предположить, что так называемый претор из Тарквиний был главой наемников, которые в конце IV века до н. э. часто вмешивались в войну на Сицилии, где противостояли друг другу греки и карфагеняне
. Среди этих разнообразных гипотез сложно выбрать бесспорный вариант.
Для нас важно то, что перед нами фрагмент этрусской истории очень древнего периода, не имеющий никакого отношения к истории Рима или Греции. События излагаются исключительно с точки зрения этрусского народа, несмотря на то, что его войска входили в состав средиземноморских коалиций в V и IV веках до н. э.
Третий фрагмент
, не менее примечательный, прославляет человека, имя которого нам опять-таки неизвестно: одно из его имен, начинающееся на «С», читалось, вероятно, как «Сатурий» или «Сатурний»; зато его происхождение указано во второй строке прилагательным Orgolaniensis: он был родом из маленького городка в Норкии, в Средние века называемого Orcle или Vicus Orclanus; мы уже описывали выше его вырубленные в скалах гробницы, в 20 километрах к северо-востоку от Тарквиний
. Этот человек победил царя Цере, восторжествовал над Арретием в войне и захватил у латинов (или аретинцев) девять крепостей:
___________VSS……VR…
___________ORGOL(ani)ENSIS
___________CAERITUM REGEM VI(cit
______ARRETIUM BELLO.______
De La)TINIS NOVEM 0(ppida cepit
Эта надпись вновь переносит нас в героическую эпоху, когда Тарквинии, безо всякого чувства солидарности, которая якобы объединяла ее с Цере и Арретием, вели против других этрусских городов беспощадные войны, очень похожие на войны Рима со своими соседями в VI–V веках до н. э. На ум приходят фрески из гробницы Франсуа, где принцепсы из Вольци воюют с господами Вольсиний и Сованы, и текст интересен тем, что позволяет в некотором роде установить подлинность исторического события, отраженного на фреске, показав, что оно тоже было очень древним. Впоследствии ученые эрудиты, например Варрон или Клавдий, попытаются примирить эти специфические и разнородные данные с данными римской историографии.
Генеалогические древа
Таковы были некоторые из элогий, которые, во исполнение указа муниципального совета Тарквиний, однажды появились на форуме, чтобы продемонстрировать римской администрации — впрочем, вполне им симпатизирующей в лице императора Клавдия, — что жители города не отреклись от своей национальной гордости. Пришлось заглянуть в архивы, которыми был набит таблинум каждого дома, и взять с вершины генеалогических древ, ветвившихся по стене атриума, старые надписи под портретами предков
. Этрусская аристократия заботилась о своей родословной не меньше, чем Понтик из сатиры Ювенала:
Что из того, что в большущей таблице хвастливо укажешь
Ты на Корвина, сплетаясь на древе с иными ветвями,
Где потемнел уже конный начальник с диктатором вместе?
Уже Персий, уроженец Волатерр, бичевал тех из своих сограждан, которые раздувались от гордости, потому что от них произрастала тысячная ветвь на тусканском генеалогическом древе: «Stemmate quod Tusco ramum millesime ducis»
.
He было ни одного этруска благородного происхождения, который не обладал бы такой родословной. Сам Меценат, казалось бы, лишенный тщеславия, имел свое генеалогическое древо в атриуме виллы на Эсквилине, и поэты, которых он там привечал, с почтением поглядывали на него. Когда Гораций в «Одах» и Проперций в «Элегиях» воспевали царскую кровь, текущую в его жилах (Maecenas atavis edite regibus
), это не являлось голословным утверждением: они проследили родословную своего патрона по ветвям от надписи к надписи вплоть до тех самых Цильниев, которые в IV веке до н. э. правили в Арретии, и тем более прочувствовали величие его происхождения, что сам Меценат никогда его не афишировал. Гораций, сын вольноотпущенника, был благодарен ему за то, что тот не презирал его за низкое происхождение:
Нет, Меценат, хоть никто из лидийцев не равен с тобою
Знатностью рода — из всех, на пределах Этрурии живших,
Ибо предки твои, по отцу и по матери, были
Многие в древнее время великих вожди легионов:
Нет! ты орлиный свой нос поднимать перед теми не любишь,
Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!
…jovus tibi matemusfuit atque paternus
olim qui magnis legionubus imperitarent
«Предки твои, по отцу и по матери, были многие в древнее время великих вожди легионов» — эти две строки охватывают собой всё генеалогическое древо Мецената, сведя к общему смыслу все подробности войн, расписанные в обстоятельных elogia.
Меценат
Мы впервые упомянули о Меценате, однако в конце нашего исследования об этрусской культуре следовало бы подробнее остановиться на этой выдающейся и непростой личности, сыгравшей столь важную политическую роль и оказавшей большое влияние на литературу, приводившей в замешательство как римлян, так и тот загадочный народ, что ее породил. Действительно, кажется, что некоторые его пороки и добродетели, во всяком случае большинство его причуд, можно объяснить наследием дальних предков, лукумонов Арретия. Вернее, можно представить его прекрасным образцом того, что могла породить in exremis этрусская аристократия в тот момент, когда, исчезая как таковая, она растворялась в новом италийском правящем классе, при этом не теряя своих отличительных черт и, так сказать, своего внешнего налета, не теряя свой жизненной силы под грузом прошлого и сознания того, что ее род уходит в небытие. Какая великолепная выдумка Истории: дать в союзники Августу для создания Империи двух верных соратников, но совершенно разных людей — плебея Агриппу, энергичного воина с вечно насупленными бровями, скорее неотесанного, чем утонченного, как пишет о нем Плиний
, и потомка царского рода из Тускании!
