Присев за свободный соседний столик, он поглядывал на
девушек и уговаривал самого себя, что это вовсе не банальные путаны, а
порядочные, интеллигентные студентки, которые зашли посидеть в кафе, выпить
кофейку. Если и есть у них какая-то иная цель – то только познакомиться вот с
таким, пожилым, благообразным господином. С ним одним, но больше ни с кем.
Та, у которой длинные волосы, бросила на Илью Андреевича
теплый, неравнодушный взгляд. Он подозвал официантку, заказал себе коктейль из
креве-тик, легкое белое вино.
– И, пожалуйста, бутылку шампанского на соседний столик.
Официантка понимающе кивнула. Все складывалось отлично. Уже
обе девушки смотрели на Головкина с интересом. Когда шампанское оказалось у них
на столе, они заулыбались:
– Присаживайтесь к нам!
Каждой он взял по креветочному коктейлю, заказал еще два
мороженых со взбитыми сливками (только для них, сам он не любил сладкого).
Длинноволосая представилась Алисой, стриженая – Мариной.
Илья Андреевич галантно поцеловал обеим ручки.
Девушки действительно оказались студентками, обе учились в
Гуманитарном университете и в кафе зашли «оттянуться после экзамена».
– Ну да, сейчас ведь июнь, сессия, – вспомнил Головкин.
Он заказал вдобавок к шампанскому сто граммов самого
дорогого ликера. Они сказали, что обе москвички, живут с родителями, сессию
сдают на «отлично», мечтают стать искусствоведами. Его не смущал грубоватый
украинский акцент юных москвичек, он не замечал мелькавшие в их речи жаргонные
словечки типа «чумовой», «в натуре». От их голубых глазок, белых зубок,
радостного смеха у него кружилась голова и мурашки бежали по спине.
«Надо выбрать какую-нибудь одну, – думал он, пьянея от капли
белого вина, – жалко, у меня нет приятеля, с которым я мог бы разделить этот
праздник…»
После кафе девушки легко согласились зайти в гости к Илье
Андреевичу. Сразу обе.
«Однако какую же мне выбрать? И что делать со второй?
Впрочем, время покажет. Ведь не закончится все только одним вечером. Будет
продолжение, уж я постараюсь…»
По дороге домой он купил фруктов, большую коробку шоколадных
конфет, самых дорогих сигарет и плоскую бутылку ликера «Белеус».
– Илья, а можно еще шампанского? – облизнув пухлые губки,
спросила Алиса.
– Конечно, солнышко!
Он купил бутылку полусухого шампанского. Девушки внимательно
следили, как он доставал бумажник из внутреннего кармана пиджака, как открывал
его, потом клал назад. Но Илья Андреевич совершенно не замечал этого. У них
были такие чудесные, чистые голубые глазки…
Когда входили в подъезд, он приобнял за талию сначала Алису,
потом Марину и во рту у него пересохло.
«А почему, собственно, одну? Почему не обе сразу? Я так
давно ничего себе не позволял…»
В его пустой квартире подружки огляделись по-хозяйски,
уселись в кресла, курили и весело щебетали, пока он накрывал журнальный столик.
Наконец шампанское было открыто, разлито по бокалам.
– За знакомство! – произнес Илья Андреевич и чокнулся со
своими гостьями.
– Кофе хочется, – мечтательно произнесла Марина, – а то прям
засыпаю…
– Да, – улыбнулась Алиса, – сделайте нам кофейку,
поухаживайте за девушками.
Илья Андреевич скрылся на кухне. Когда он вернулся с
подносом, на котором дымились три чашки кофе, Алиса и Марина все так же
хихикали и курили. Шампанское было уже разлито по бокалам.
– Будь здоров, Илюша. – Марина чмокнула его в лысину.
Они чокнулись.
– Ну что же ты, Илюша, как цыпленок, по капельке цедишь? –
Алиса погладила его по коленке. – Так не годится. Давай до дна, за свое
здоровье надо пить до дна, примета такая – не выпьешь все, что в бокале,
заболеешь.
Илья Андреевич осушил свой бокал. Голова кружилась все
сильней, к тому же накатила странная слабость. Он оглянуться не успел, а Марина
уже уселась к нему на колени. Глаза его затуманились, он чувствовал, что трудно
шевельнуться. Трудно, да и не хочется.
– Ах ты, мой котик, старикашечка, – шептала на ухо Марина и
тихонько щекотала его за ухом острыми, покрытыми ярко-розовым лаком коготками.
Алиса между тем выскользнула в соседнюю комнату, ловко
обшаривала ящики и полки полированной стенки, высыпала в свою сумочку недорогие
побрякушки Раисы, перетряхнула содержимое новенького кейса Ильи Андреевича,
однако ничего, кроме запечатанной бутылочки туалетной воды «Эдем» и коробки
швейцарского шоколада, там не нашла, тихо выругалась, но прихватила и это.
Илья Андреевич не мог понять, хорошо ему или плохо.
Худенькая Марина, сидевшая у него на коленях, почему-то вдруг показалась
невероятно тяжелой, будто весила она целую тонну. Впрочем, она давно уже
спрыгнула с его колен и осторожно стягивала с Головкина пиджак.
– Вот так, котик, вот так, сладкий мой, – приговаривала она,
проворно обшаривая карманы, – сейчас надо баиньки, глазки у нас закрываются, сейчас
в коечку…
В белой лаковой сумочке исчез бумажник Ильи Андреевича, туда
же последовали несколько пятидесятитысячных купюр, изъятых из наружных
карманов. Головкин ничего этого не замечал. Ему страшно хотелось спать, тело
стало совсем ватным, он проваливался в черный дрожащий туман, и сквозь туман
откуда-то совсем издалека доносился невнятный шепот, в котором почудились
слова:
– Все, линяем быстро…
Илья Андреевич попытался встать или хотя бы закричать,
однако вместо крика вырвался из его горла только слабый стон. Входная, дверь
хлопнула, но этого Головкин уже не слышал.
Глава 20
Очередной звонок вытащил Веру из постели. Как только за
мамой и Соней закрылась дверь, Федор набросился на нее с жадностью, которая
одновременно пугала и завораживала.
После того первого вечера в его маленькой квартире прошло
совсем немного дней, и Вере казалось, что почти все это время они с Федором
только и делали, что занимались любовью. Он заводился моментально, как только
они оставались вдвоем.
«Такое впечатление, что он несколько лет не прикасался к
женщине. В нем живет какой-то лютый, неутолимый голод…» – думала она.
– Я так люблю тебя и постоянно хочу, до безумия, – говорил
он, в очередной раз ловко и быстро скидывая с нее и с себя одежду.
Нельзя сказать, чтобы Вере это не нравилось. Однако было в
их внезапной любви нечто мрачно-звериное. Она уже несколько раз задавала себе
один вопрос: со временем страсть утихнет, и вдруг обнаружится, что нам не о чем
говорить? Ведь люди общаются не только в койке…
