Он оставил радио, мысленно отвернулся от него, и боль сразу стала меньше. Он сделал осторожный шаг в сторону, боль еще уменьшилась. Он совсем отвернулся.
Дэвид старался не думать. Старался действовать автоматически, без предварительного планирования. Они сосредоточились на том, чтобы не дать ему воспользоваться радио. Они не должны осознать другой угрожающей им опасности. Безжалостный враг не должен разгадать его намерения и помешать ему. Он будет действовать быстро. Они не смогут его остановить.
Не должны!
Он добрался до медицинского шкафчика и раскрыл его дверцу. Зрение его затуманилось, и он потратил драгоценные секунды, отыскивая ощупью.
Голос произнес:
– Каково твое решение? – Боль снова начала усиливаться.
Счастливчик держал ее – квадратную бутылочку из голубого силикона. Пальцы его искали маленькую кнопку, которая отключает парамагнитное микрополе, плотно закрывающее крышку.
Он вряд ли почувствовал кнопку. Вряд ли видел, как сдвинулась и упала крышка. Вряд ли слышал, как она ударилась о пол. Как в тумане, он видел открытую бутылочку, как в тумане, он протянул руку с нею к эжектору.
Боль вернулась со всей яростью.
Левая рука Дэвида протянулась к дверце эжектора; дрожащая правая рука поднесла к отверстию драгоценную бутылочку.
Рука двигалась целую вечность. Он больше ничего не видел. Все покрыл красный туман.
Он почувствовал, как рука и бутылочка ударились о стенку. Он толкнул руку дальше, но она не двигалась. Пальцы левой руки болезненно оторвались от дверцы эжектора и двинулись к бутылочке.
Он не может уронить ее. Если уронит, у него не будет сил ее поднять.
Теперь он держал ее двумя руками и двумя руками потянул вверх. Она рывками поднималась, а Старр из последних сил удерживался на краю сознания.
Бутылочка исчезла!
В миллионах миль, как ему показалось, он услышал свист сжатого воздуха и понял, что бутылочку выбросило в теплый венерианский океан.
На мгновение боль дрогнула и затем одним гигантским рывком исчезла полностью.
Счастливчик осторожно распрямился и отошел от стены. Лицо и тело его были покрыты потом, мысли все еще путались.
Как только смог, он, шатаясь, двинулся к передатчику, и на этот раз его ничто не остановило.
Эванс сидел, обхватив голову руками. Он жадно пил воду и повторял:
– Я ничего не помню. Я ничего не помню.
Верзила, голый по пояс, обтирал голову и грудь влажной тряпкой, на его лице была неуверенная улыбка.
– Я помню. Все помню. Я стоял, слушая, как ты разговариваешь с этим голосом, Счастливчик, а затем без всякого предупреждения растянулся на полу. Не мог повернуть голову, не мог даже мигнуть, но все слышал. Слышал голос и твои слова, Дэвид. Я видел, как ты двинулся к радио…
Он перевел дыхание и покачал головой.
– В первый раз у меня не получилось, – негромко сказал Старр.
– Не знаю. Ты вышел из поля моего зрения, и после этого я мог только лежать и ждать, когда ты начнешь передачу. Ничего не происходило, и я решил, что они и тобой завладели. Мысленно я видел, как мы все трое лежим, как живые трупы. Все кончено, а я даже пальцем не могу шевельнуть. Могу только дышать. Потом ты снова показался, и мне захотелось смеяться, и плакать, и кричать одновременно, но я мог только лежать. Я едва видел, как ты приклеился к стене. Не мог понять, что ты делаешь, но через несколько минут все кончилось. Уф!
Эванс устало сказал:
– И мы действительно направляемся в Афродиту? Это правда?
– Да, если только наши приборы не врут, но я не думаю, чтобы они врали, – ответил Дэвид. – Когда вернемся и найдем время, нам всем не помешает медицинская помощь.
– Сон! – настаивал Верзила. – Это все, что мне нужно. Всего два дня непрерывного сна.
– И это тоже, – сказал Счастливчик.
Но на Эванса испытание подействовало очень сильно. Это было ясно видно по тому, как он обхватил себя руками, как ссутулился в кресле. Он сказал:
– Они больше не вмешаются в наши действия?
На слове «они» он сделал легкое ударение.
– Не могу гарантировать, – ответил Дэвид, – но худшее уже позади. Я связался с космической станцией.
– Ты уверен? Ошибки быть не может?
– Нет. Меня связали с Землей, и я разговаривал непосредственно с Конвеем. Эта часть задачи решена.
– Значит, решена вся задача, – радостно заявил Верзила. – Земля готова. Она знает правду о венерианских лягушках.
Дэвид улыбнулся, но ничего не сказал.
– Еще одно, Счастливчик, – сказал Верзила. – Что же произошло? Как тебе удалось вырваться? Пески Марса! Что ты сделал?
Старр ответил:
– Ничего такого, о чем я не мог бы догадаться раньше. Это спасло бы нас от большей части неприятностей. Голос сказал, что все, что им нужно, – это жить и мыслить. Помнишь, Верзила? Позже он сказал, что мы не можем ни угрожать им, ни подкупить их. Только тогда я понял, что ты узнал их лучше, и нашел выход.
– Я узнал? – тупо спросил Верзила.
– Конечно, ты. Через две минуты после того, как ты впервые увидел венлягушку, ты знал, что жизнь и мышление – не все, что ей необходимо. На пути к поверхности я тебе рассказывал, что венерианские растения запасают кислород, так что венерианские животные получают кислород из пищи и потому не дышат. Вероятно, они получают слишком много кислорода и потому так любят пищу, в которой его мало, например углеводороды. Вроде тавота. Помнишь?
Глаза Верзилы расширились.
– Конечно.
– Подумай только, как они жаждут углеводородов. Как ребенок конфет.
Верзила еще раз сказал:
– Конечно.
– И вот венлягушки держат нас под мысленным контролем, но для этого им нужно сосредоточиться. А если я отвлеку их, по крайней мере тех, кто ближе всего к кораблю и чье влияние на нас сильнее всего? Поэтому я сделал очевидное.
– Но что? Не томи, Счастливчик.
– Выбросил открытую бутылочку с нефтяным коллоидом, которую нашел в медицинском шкафу. Это чистый углеводород, гораздо более чистый, чем в тавоте. Они не смогли сопротивляться. Хотя ставка была очень высока, все равно не смогли. Ближайшие тут же нырнули за бутылочкой. Те, что подальше, находились с ближайшими в мысленном контакте, и их мысли тут же перешли на углеводород. Они утратили контроль над нами, и я был способен отправить сообщение. Вот и все.
– Значит, с ними покончено, – сказал Эванс.
– Я совсем не уверен, – ответил Старр. – Есть кое-что…
Он отвернулся, нахмурившись, плотно сжав губы, как будто и так сказал слишком много.
