В холле стояли диваны, кресла. Пол был покрыт большим ковром. На стене висела телевизионная панель, на крыше торчала спутниковая антенна. Тут имелся и музыкальный центр, но аудиотека в основном состояла из записей местных и прочих арабских исполнителей.
Начальник штаба батальона сообщил Иволгину, что в здании будет выставлен наряд, и ушел.
Вскоре в комнате появился Буренко. Он бросил свой рюкзак к кровати, стоявшей у окна.
— Ну и что там с Ромой? — спросил Иволгин.
— Пока неизвестно. Докторша завела его в кабинет и держит там до сих пор. Эта мадам меня туда не пустила, вот я сюда и пошел.
— Как нашел?
— Дневальный подсказал.
— Ты научился говорить по-арабски?
— Он рукой показал, куда идти.
— Понятно.
— А нам чего теперь делать, командир?
— Ждать прибытия командира батальона после двадцати часов. Мы поужинаем и пойдем на совещание, где и будет определен порядок наших дальнейших действий. А пока можешь принять душ, переодеться, отдохнуть.
— До чего же мне нравится, когда поступают только такие вот команды. Я куда хуже себя чувствую, когда слышу, например, «подъем» или, не дай-то бог, «к бою!». Да, капитан, а когда танки смотреть будем?
— Успеем. Все решит комбат.
— Понял. Тогда я пошел в душ. Интересно бы знать, чем нас сирийцы кормить собираются.
— Ящерицами.
Механик-водитель уставился на командира и спросил:
— В смысле?.. Какими такими ящерицами?
— А ты разве не знал, что здесь это деликатес?
— Да в гробу я видал такой деликатес! Ты это серьезно, командир?
— И сушеными скорпионами, запеченными в тесте. Говорят, стоит попробовать, потом не оторвешься.
Сержант скривился и заявил:
— Может, они нам еще и жаркое из змей подадут?
— Может быть. У каждого народа своя кухня.
— Я не согласный. У них должны быть наши сухие пайки. Мне пусть их дают.
— Эх, Миша, до чего же ты наивный.
— Развели, товарищ капитан?
— Конечно. Разучился ты уже отличать шутки от правды.
— А кто знает? Может, здесь действительно принято готовить всякую подобную гадость? У меня друг в Лаосе в командировке был. Он рассказывал, как там местные жители после дождя жаб каких-то собирали и ели их. Это у них самый крутой деликатес.
— Так то Лаос, а здесь Сирия.
— Большая разница?
— Тут, по крайней мере, нет тропических лесов.
— Ну, если только их. Кстати, товарищ капитан, а докторша-то красавица неземная! Манеры у нее такие, как у аристократки, сама вся аккуратная. О фигуре я вообще не говорю. Любая модель позавидует.
Иволгин взглянул на механика-водителя и заявил:
— По-моему, кто-то в душ собирался.
— Иду уже. Вы тоже?
— Я пройду до санчасти. Надо же точно узнать, что там с Рябининым. За это время докторша должна была поставить диагноз.
— Понял.
Иволгин прошел в санчасть. Его встретил дневальный. Капитан подумал, как он объяснит солдату, что ему нужно, но тот догадался сам, отдал честь и показал рукой, куда надо идти.
Капитан зашел в коридор батальонного медицинского пункта. Надписи на табличках были сделаны арабской вязью. Вот и пойми, где тут хирург, терапевт или стоматолог.
Неизвестно, сколько он так простоял бы, но тут дверь с матовыми стеклами открылась, и в коридор вышла Русанова.
— Это вы, — сказала она. — Извините, капитан, я не знаю, как вас зовут. Или мне обращаться к вам по званию?
Ее взгляд вызвал у офицера прилив тепла.
— Зачем же по званию? Зовите меня по имени — Стас.
— Капитан Стас?
— Капитан Иволгин.
— Хорошо, Стас, я Ольга. Но вам об этом наверняка сообщил капитан Кальма.
— Да, сказал еще на борту «вертушки».
— Он хороший офицер и человек, но имеет один недостаток. Хамид слишком разговорчив. Впрочем, это касается практически всех арабов. Уж что-что, а поболтать они любят. Вы ведь хотели узнать, что с вашим старшим лейтенантом Рябининым, не так ли?
— Да.
— Грипп у него. Он уже больным прилетел в Сирию. Странно, что болезнь не была выявлена в России. Неужели вас не проверяла медицинская комиссия?
— Нет, как-то без этого обошлось.
— Вот как? Значит, вы были срочно нужны здесь. Но о Рябинине. Грипп сам по себе не опасен. Форма обычная, никакой мутации, однако осложнения могут быть самыми непредсказуемыми. Посему старший лейтенант должен находиться в стационаре, то есть в палате санчасти, никак не менее недели.
— Недели… — проговорил Иволгин. — Стало быть, придется его менять.
Женщина сощурилась, отчего ее глаза стали еще красивее:
— Что вы сказали? Менять?..
— Это наши дела, чисто служебные. Извините, Ольга.
— Да, конечно. Это вы извините меня.
Капитан обвел глазами санчасть и сказал:
— А я смотрю, у вас тут ни больных, ни медперсонала.
Женщина присела на кушетку. Капитан устроился рядом с ней.
Она откинулась на крашеную стену и проговорила:
— Больные уже есть, правда, всего один. Были два тяжелых раненых с передовой. Их в медсанбат перевели. А с персоналом у нас действительно проблемы. Кроме меня в медицинском пункте работают врач-эпидемиолог и два медбрата. Они сирийцы.
— Душно у вас тут, — сказал Иволгин. — У входа, в тени чинары, стоит беседка. Может быть, пройдем туда, Ольга?
— Нам есть о чем говорить?
— Поговорить всегда есть о чем, а военный советник майор Петренский, по-моему, на роль собеседника не подходит.
Женщина улыбнулась и заявила:
— Это точно, Петренский не подходит. Ему надо нечто большее, чем просто беседа.
— Пристает?
Русанова внимательно посмотрела на Иволгина и спросила:
— Извините, Стас, а вам, собственно, до этого какое дело?
— Как это какое? — с искренним удивлением произнес капитан. — Пользоваться своим служебным положением в отношении женщины — последнее дело. За это наказывают.
— Кто здесь может наказать военного советника?
— Я!
— Вот как? Вижу, вы воспитаны в лучших традициях российской армии. Но давайте и в самом деле выйдем на улицу. Только не подумайте, что меня переполняет желание излить вам душу. Просто я жду подвоза медикаментов с дивизионного склада. Комбат должен был послать санитарную машину. Он сегодня как раз в штабе соединения.
