— Не особенно, товарищ майор. — Гундарь хитро усмехнулся. — Да, я понял. Помещение будет подобрано через несколько минут. Насчет всего остального придется подождать. Да, вот что интересно, — вспомнил капитан. — Есть у нас эсэсовский офицер. Он застрял в лагере, мы его поймали. Пока не допрашивали. Высокомерный сукин сын, ведет себя по-хамски и при этом совершенно не боится получить по физиономии. Не знаю, имеет ли он отношение к медицинскому центру, но к охране концлагеря — наверняка.
— Хорошо, — сказал Павел. — Мы обязательно поговорим с этим типом.
Мебель в бывшей канцелярии была добротная, стены аккуратно выкрашены, окна не продувались. На столах еще стояли немецкие печатные машинки, лежали канцелярские принадлежности. Но содержимое столов и шкафов немцы вывезли, а то ненужное, что валялось на полу, оперативно вымели бойцы Гундаря. Двери сейфов нараспашку, пахло какой-то неприятной химией.
При немцах здесь трудились и женщины. На подоконнике лежали тюбик губной помады и круглое зеркальце.
Попыхивала буржуйка, распространяя приятное тепло. Дымоотвод люди Гундаря протянули в форточку, а щели, образовавшиеся при этом, заткнули обрывками немецкой шинели.
— Хорошо-то как! — пробормотал Кобзарь, грея замерзшие руки над печкой.
— Ты же вроде сибиряк, — заявил Еремеев, воюя с непослушным выдвижным ящиком. — А значит, по определению мороза не боишься.
— Сибиряк — не тот, кто мороза не боится, — поправил его Булыгин. — А тот, кто тепло одевается.
— У нас иначе говорят, — заявил Игорь. — Была бы печка, а сибиряки найдутся.
Никольский стоял у окна, заложив руки за спину. Из канцелярии открывался вид на внутренний двор, заснеженную клумбу, на лавочки вокруг цветочного пятачка. Здесь в теплое время года отдыхали немецкие офицеры. Они курили, вели задушевные беседы, общались с представительницами прекрасного пола. А потом опять шли мучить, пытать, загоняли людей в крематории.
«Неужели так можно? — недоумевал Павел. — Сидеть в канцелярии, тепло общаться с сослуживцами и относиться ко всему тому ужасу, который здесь творился, как к обычной работе? Психика не шалила, кошмары во сне не являлись? Такое продолжалось годами — это нормально? Насильно умерщвлялись сотни тысяч людей, никоим образом не солдат, и все это воспринималось нормально. Как же удалось фюреру взрастить таких бездушных холодных тварей? А кто-то обвиняет в подобном Советский Союз. Не было у нас ничего такого!»
Майор Никольский мог поклясться в этом с полной профессиональной ответственностью. Перегибы — это да. Людей несправедливо репрессировали, расстреливали, они сгинули без вины в сибирских лагерях.
Все это было глупо отрицать. Никакой режим не наберет такое количество реальных врагов. Данный факт всегда смущал майора, наводил его на вредные размышления.
Но как можно уничтожать людей миллионами только лишь за то, что они евреи, цыгане или, скажем, славяне?
Он сел за стол, положил перед собой фотографию, выданную под роспись в штабе армии. Со снимка взирал на него элегантный темноволосый господин в опрятном гражданском костюме. В его внешности, хоть тресни, не было ничего демонического. Вполне нормальный разрез глаз, губы, овальное лицо с заостренным подбородком. Короткая стрижка, аккуратный пробор, густые темные брови, обрывающиеся у переносицы. Цвет глаз черно-белое фото не передавало.
Мужчина улыбался. Он явно был неплохо расположен к фотографу.
В нем не было ничего арийского. На вид обычный молодой человек весьма интеллигентной наружности. Без скрытого коварства, демонического блеска в глазах.
Если бы кто-то попросил майора проявить аналитические способности, предположить, кем может быть этот человек, то он не выдал бы ничего определенного. Павел сказал бы, что это школьный учитель, преуспевающий коммерсант, молодой президент какого-нибудь английского яхт-клуба.
Он раздраженно бросил фото на соседний стол, за которым сидел Еремеев.
— А это что за дамский угодник? — осведомился Виталий.
— Тот самый, — проворчал Павел. — Запомни и передай другому.
Дамский угодник!.. Возможно, такая характеристика тоже подходила для достопочтенного доктора Менделя.
Майор исподлобья разглядывал поджарого мужчину, которого только что втолкнул в кабинет автоматчик. Тот был не в форме, но разве спрячешь породу за блохастым пиджаком? Черный орден СС, элита германского военизированного общества, каста избранных, тех самых, которые должны были привести Германию к вершинам мирового могущества.
Волос на голове у него осталось немного. Сама она напоминала бракованное яйцо. Мешки под глазами выросли такие, что сползали на щеки.
Во всем остальном — орел. Надменный взор, презрительно подобранные губы, сухой, как вобла, которая лишнюю неделю провисела на солнце. Он стоял, дерзко задрав голову, перед канцелярскими столами, за которыми сидели советские офицеры.
— Рядовой, руки ему развяжите, — приказал Павел.
Автоматчик поколебался и спросил:
— Вы уверены, товарищ майор?
— Не понял, боец! — заявил Никольский. — Когда командир поднимает тебя в атаку, ты задаешь ему тот же вопрос?
— Так он того… — Малорослый солдатик смутился. — Опасный. Кидался на нас, как бешеная псина, старшине нашему запястье прокусил. Тот теперь в атаку долго не пойдет.
— Может, действительно не стоит? — предложил Булыгин. — Будет на нас бросаться, придется делать новые записи в медицинских книжках.
— Развяжи и жди в коридоре! — приказал Никольский. — Мы пока еще в состоянии постоять за себя.
— Слушаюсь! — Рядовой поддел перочинным ножиком веревку, быстро размотал путы и смотался.
Немецкий офицер потирал затекшие запястья, исподлобья разглядывал своих врагов.
Особых иллюзий майор Никольский не питал, но пообщаться с этим типом стоило. Он кивнул на табуретку, предлагая присесть. Немец поколебался, потом гордо покачал головой. Дескать, сами сидите. Никольский пожал плечами. Хозяин — барин. Он раскрыл папку с чистыми листами, приготовился писать.
— Представьтесь, пожалуйста, — вежливо попросил Павел на немецком. — Назовите ваше звание, должность, уточните обстоятельства, которые помешали вам бежать отсюда.
Немец презрительно фыркнул. Прямой, как шпала, в задрипанном пиджачке, надменный до невозможности, он смотрелся донельзя карикатурно.
— Русские медведи, вылезшие из берлоги, учат немецкий язык, да? Поздравляю, у вас неплохо получается. Ваши усилия будут по достоинству оценены великой Германией.
Остальные офицеры контрразведки СМЕРШ знали немецкий язык не в совершенстве, но понимать чужую речь могли и рожи состроили соответствующие. Немец заметил это, слегка смутился, но продолжал изображать арийскую невозмутимость.
— Пауль Шлиссельман. — Он щелкнул каблуками и дернул подбородком. — Штурмфюрер СС! — Похоже, его распирало от гордости за собственную значимость. — Начальник охраны блоков номер десять, одиннадцать и двенадцать. Задержался в лагере по причине подготовки к взрыву здания, в котором мы сейчас находимся.
