Глава 5
Подкрепление прибыло из Рошкан только через сорок минут — два взвода красноармейцев на грузовиках плюс целый санинструктор. Помимо тех, кто уже умер, никто на тот свет не собирался. Пострадавших бинтовали, загружали в машину.
Дальше все было как в тумане. Тряска по ухабам, объездная дорога через Рошканы в Аушвальд.
Солдаты несколько часов прочесывали леса, но настигнуть беглецов не смогли. Возможно, те не выжили. Или же умер только Мендель, а остальным удалось просочиться сквозь кордоны.
Севернее Аушвальда, в местечке Лядны, немцы пытались провести контрнаступление. Они ударили на рассвете со стороны городка Венцен. Двум десяткам танков, поддерживаемым пехотой, удалось рассечь наши подразделения, застрявшие в польском бездорожье, и продвинуться на несколько километров.
Но развить успех они не смогли. Советское командование бросило в эту брешь гвардейский стрелковый полк, усиленный танками и артиллерией. Через несколько часов линия фронта была восстановлена.
Немцы отступили без паники, в организованном порядке. Но у майора Никольского имелось опасение, что с этими частями могли соединиться его подопечные, бегущие из леса. В таком случае выходило, что все жертвы были напрасны.
Раненых оперативников и красноармейцев доставили в Аушвальд, отправили в санчасть.
Как-то не похоже было на то, что лагерь смерти, овеянный мрачной славой, будет уничтожен. Всеми делами здесь отныне распоряжался НКВД. Сюда невесть откуда доставляли пленных немецких солдат, имеющих жалкий вид. Их загоняли в уцелевшие бараки, помещали под охрану.
Те прежние узники, которых особисты посчитали неблагонадежными, оставались в лагере. Условия их содержания мало изменились.
Стучали топоры. Тяжелые грузовики доставляли дизельные и бензиновые генераторы. Павлу даже думать не хотелось о том, что именно власти собираются устроить на освободившихся «полезных площадях».
Никольский покинул санчасть через несколько часов, решил что ему нечего там делать. Он валялся на кровати в бывшем общежитии гостиничного типа для господ эсэсовских офицеров и важных командировочных. Иногда майор заглядывал в канцелярию, выслушивал доклады.
Доктор Мендель как в воду канул. Солдаты обшаривали все берлоги, подозрительные ямы, дважды выходили на сомнительные следы, но они обрывались.
Линия фронта отодвинулась на запад. В окрестные деревни устремились польские переселенцы из центральных и восточных областей страны. Много народа было из Галиции, измученной бандеровским террором. Все эти люди будто висели на хвосте у Красной армии. Стоило ей отбить у немцев какую-нибудь пустующую деревню, как назавтра в ней уже что-то строилось.
Связь с армейской контрразведкой отсутствовала. То ли связисты портачили, то ли отдел переместился. Вестей не было ни от полковника Максименко, ни от его заместителя майора Гарбуса.
Майор пребывал в каком-то отвратительном подвешенном состоянии. Он знал, что сейчас решалась его судьба.
К концу дня на территорию лагеря въехала черная «эмка» и встала у крыльца канцелярии. Через несколько минут в общежитие вошли три осанистых офицера с каменными лицами.
Павел поднялся, оправил гимнастерку. Он уже все понял.
— Майор Пархоменко, следственный отдел армейского управления СМЕРШ, — представился старший из них и козырнул. — Вот ордер, товарищ майор. Мне приказано вас задержать и поместить под стражу за халатное исполнение своих обязанностей и преступное промедление. Мне очень жаль, товарищ майор. — Пархоменко помедлил, под его каменной невозмутимостью все же скрывалась толика смущения. — Но это приказ подполковника Петровского.
— Не жалейте, майор, — проговорил Павел. — Уж лучше такой исход, чем изматывающее ожидание. — Выполняйте свои обязанности. Вам приказано доставить меня в штаб армии?
— Нет, товарищ майор. Нам приказано предъявить вам ордер и поместить под стражу здесь, в лагере Аушвальд. Позднее вам зачитают обвинение и отвезут на допрос. Сдайте, пожалуйста, оружие, документы и ремень.
— Подходящих местечек здесь хватает, — заявил Павел. — Сочувствую, майор, вам вовсе незачем было проделывать столь долгий путь. Достаточно было позвонить, и я сам ушел бы в камеру. Кто-то боится, что я сбегу?
Офицеры вели себя тактично, но это не способствовало поднятию настроения новоиспеченного арестанта. Они препроводили его в подвал под лагерной канцелярией. Там у немцев имелись весьма уютные пыточные камеры и несколько зарешеченных мешков. Это был глубокий бетонный подвал, где почти отсутствовало освещение. Только лампочки на входе и в дежурке. Охранники включали фонари, чтобы загнать заключенных в тесные камеры. Каждый мешок был рассчитан на одного сидельца.
У стены имелось что-то вроде узких нар. Они обнаружились, когда Павел чуть не сломал о них колени. Он сидел в полумраке, сжимал ладонями виски и слышал, как невозмутимый охранник запирает засов.
За решеткой поблескивал коридор, залитый бетоном. От пола отражался свет далекой лампы. Угадывались очертания камеры напротив. Подвал уже не пустовал, кряхтели люди и справа и слева.
«Вот и все, — колотились барабанные палочки в голове Павла. — Закончилась твоя военная карьера. Отбегался, отпрыгал, отлетался, дорогой товарищ. Родное государство всегда на страже.
Хотя, если вдуматься, сам виноват. У меня была прекрасная возможность взять Менделя, а я его упустил. Неважно, что готов был рисковать собой, а все случившееся — цепь нелепых случайностей. Я должен был предвидеть, предусмотреть, не допустить.
В итоге погибли десять красноармейцев, потерян Булыгин. Никого не волнует, что ты уложил кучу эсэсовцев. Не сделал главного, подвел Родину, которая так на тебя надеялась».
Павел нисколько не удивлялся по поводу того, что с ним приключилось. И не за такие прегрешения люди попадали за решетку, а потом становились к стенке. Но тоска одолевала его, колючий ком застрял в горле.
«Почему мне не дали исправить положение? Хотя кто не давал? Я мог самолично блуждать в потемках, искать пропавших немцев.
Бесполезно доказывать, что с раздробленной рукой Мендель долго в лесу не протянет. Он ведь врач, может приказать Ильзе отрезать конечность, лишь бы гангрена не пошла. Человек молодой, хватит силы справиться с трудностями.
Мендель опасен даже сейчас. Целая голова — это главное. Он не пулеметчик, чтобы работать только правой рукой.
Впрочем, с некоторых пор это проблемы других. Меня лишат звания, правительственных наград — и под трибунал».
Павлу хотелось выть, рвать зубами стальные прутья. Только не сидеть, тем более не лежать! Так тоска совсем засосет. Ждать на ногах решения своей участи, как бы глупо это ни выглядело. Он поднялся, выпрямил спину, сжал пальцами прутья решетки и несколько минут стоял не шевелясь.
— Прямо гвардеец! — донеслось вдруг из противоположной камеры.
