Гражданское население оказалось в ловушке. Немецкое командование уверяло, что в город русские не войдут, и многие велись на эту пропаганду. В аду оказались заперты несколько сотен тысяч человек. Бомбоубежищ не хватало, семьи с баулами и чемоданами пытались бежать из города. Хорошо, если они нарывались на советских солдат, а не на бездушных эсэсовцев.
Центр старинного прусского города превратился в пылающий котел. Взрывались бомбы, снаряды, летели булыжники из мостовых. Старинные парки, дворцовые ансамбли превращались в жалкое зрелище.
Над островом Кнайпхоф — историческим центром города — висела плотная дымовая завеса. Практически все здания там были разрушены, в том числе знаменитый университет Альбертина.
Из дыма проступал величавый шпиль кафедрального собора. Церковь, как ни странно, устояла, хотя внутри выгорела полностью.
Оборона третьего кольца дрожала, трещала по швам. Штурмовые группы просачивались на центральные улицы. Немцы бросались в контратаки и тут же гибли под пулеметным огнем.
Самые большие потери несли необученные части фольксштурма, набранные из пенсионеров и заводских рабочих. Они не успевали вступить в бой, как теряли до 80 процентов личного состава. Остальные разбегались или сдавались на милость победителей.
Утром 9 апреля советские войска осадили цитадель с помпезной башней Дона, последним оплотом немецкой обороны. «Студебеккеры» подтаскивали к ней орудия крупного калибра. Шквал огня потряс крепость. Рушились старинные бастионы. Потом Красная армия ринулась на приступ. Немцы выбрасывали белые флаги, другие бежали в многочисленные катакомбы под городом, третьи продолжали сопротивляться, надеясь непонятно на что.
В этот же день по приказу генерала Отто фон Ляша гарнизон Кенигсберга капитулировал. Последние защитники города выходили из подвалов, неохотно поднимали руки.
Оперативная группа третьего отдела контрразведки СМЕРШ въехала в город в пятом часу пополудни. Улицы Кенигсберга представляли собой унылое зрелище. Гарь и цементная пыль забивали нос.
Под присмотром автоматчиков трудились пленные. Одни стаскивали мертвецов в кучи, другие забрасывали их в машины. Серые лица, пустые глаза. Они были полностью выжаты, деморализованы, едва волочили ноги, работали автоматически. Брали трупы за конечности, куда-то тащили, при этом отворачивались, чтобы не смотреть в мертвые глаза.
Что-то затрещало, обрушились, взметая пыль, надломанные конструкции. Предупредительные крики запоздали. Кто-то извивался под грудой строительного мусора, вопил нечеловеческим голосом. Немцы пятились, тоже что-то кричали.
Автоматчики, стоявшие в оцеплении, дали предупредительные выстрелы.
— Работать, немчура! — злобно проорал один из них. — Радуйтесь, суки, что мы такие добрые, не прибили вас!
Старший лейтенант Еремеев вертел баранку американского «Виллиса» и возмущался тем обстоятельством, что вместо испытанного советского «газика» им была выдана эта вот заморская туфта. На заднем сиденье развалился Кобзарь с «ППШ». Он лениво проговорил, что американская техника не такая уж плохая. К ней надо просто привыкнуть.
Машина медленно продвигалась к центру разрушенного города. Все дома здесь частично или полностью лежали в руинах. Были и такие, которые стали горами крошева.
Стонали люди, попавшие под завалы. На развалинах возились гражданские, в большинстве женщины. Они отыскивали свои вещи, откапывали мертвых и выживших.
На Альбертплац разрушился пятиэтажный добротный дом, похоронил под собой бомбоубежище, набитое людьми. Там толпился народ, слышались рыдания. Билась в истерике пожилая седоволосая немка, хватала за рукав смущенного молодого солдата.
— Да отцепись ты, старая клюшка! — брыкался тот. — Я-то тут при чем? Не хрен было лезть в нашу страну!
Проезжую часть завалили обломки. Еремееву приходилось их объезжать. Рычал бульдозер, сгребая мусор. Советские люди уже осваивали немецкую уборочную технику. Дымились остовы автомобилей, танков. Ревели грузовики с пехотой, прорывались к центру города, уступали дорогу машинам с красными крестами, идущим навстречу им. Шли пешие солдаты, с любопытством смотрели по сторонам.
— Неужели мы взяли эту хваленую крепость? — Еремеев недоверчиво таращился по сторонам.
За последние два месяца он сделался каким-то поджарым, возмужал, огрубел, к лицу прилипла циничная усмешка.
— А ведь как надрывалась фашистская пропаганда. Мол, погоним русских, как бездомных собак. Не видать им Кенигсберга как своих ушей! Теперь и до Берлина недалеко, верно, командир?
— Ага, разгулялась фантазия, — проворчал с заднего сиденья Кобзарь. — У меня такое ощущение, что этот милый город мы еще не взяли.
Из центра доносились автоматные очереди, там гремели взрывы. Разрозненные группы немцев еще оказывали сопротивление. С ними не церемонились, уничтожали из всех видов оружия.
Наконец-то машина съехала к реке. Над маленькой пристанью висели клубы дыма, там горели какие-то цистерны. Подступы к уцелевшему мосту контролировали советские «тридцатьчетверки», жутко грязные, закопченные. По нему неторопливо шли армейские грузовики.
Река несла на запад мутные воды, обломки деревянных конструкций, деревья, выкорчеванные взрывами, части человеческих тел. На мосту Еремеев прибавил скорость. Офицеры отворачивались, старались не смотреть на воду.
На левом берегу чернели такие же руины, втыкались в небо остроконечные готические шпили. От некоторых зданий уцелели лишь фронтальные стены с глазницами окон.
Снова люди на руинах, советские солдаты, снующие туда и обратно. Навстречу «Виллису» тянулась колонна пленных, все оборванные, многие в крови. Возглавлял процессию офицер с гордо поднятой головой и скуластым лицом, перекошенным на сторону.
Маленький сквер, приземистая кирпичная ротонда, похожая на обсерваторию. В ее стенах зияли дыры. С зубчатой крыши свешивался труп немецкого солдата с раскуроченным затылком. Под разбитыми воротами валялся фашистский флаг, на который с удовольствием наступали бойцы. Вокруг мусор, перевернутый мотоцикл, из-под которого торчали ноги в армейских ботинках.
Солдаты в фуфайках не обращали на эти мелочи никакого внимания. Они курили, травили армейские байки, посмеивались.
Вдруг воздух прорезал тревожный крик. Кто-то заметил немецкую каску над зубчатой оградой. Солдаты мигом кинулись врассыпную. Реакцию на войне они выработали отменную.
Это был гранатометчик с фаустпатроном! Выстрел оказался неудачным. Граната рванула там, где никого не было.
Подпрыгнул перевернутый мотоцикл, отвалилось колесо, куда-то покатилось. Стали видны не только ноги в армейских ботинках, но и тело немца. У него было раздавлено практически все, кроме лица, украшенного мотоциклетными очками.
Еремеев от неожиданности вывернул баранку. «Виллис» перепрыгнул через бордюр, устремился по касательной к зданию и лишь чудом не протаранил фундамент.
