Прибывали похоронные команды, офицеры второго отдела контрразведки, набившие руку по работе среди военнопленных и узников концлагерей. Через пару часов приступил к работе фильтрационный пункт. Отогревшихся, накормленных узников снова выводили на улицу, строили в очередь перед крыльцом администрации.
Это чистилище неторопливо, скрупулезно работало в просторном фойе, охраняемом автоматчиками. Офицерам помогали переводчики. Данные узников тщательно фиксировались, проводился визуальный осмотр. Людей сортировали по национальному, половому признаку, всех военнопленных отправляли в отдельный барак. Разборка с ними начнется позднее и окажется куда более тщательной.
Подозрение у сотрудника особого отдела вызвал сухощавый тип с мучнистым лицом. Он сутулился, носил рваный пиджак не по размеру, обвисшие засаленные штаны. Глаза его слезились, руки тряслись, он периодически разражался пугающим кашлем, прерывающим бессвязную польскую речь. Но у человека, работавшего с ним, глаз был наметан. Этот пан Голушка, бывший бухгалтер из Лодзи, брился два дня назад! Как ухитрился-то? Да и волновался он, хотя усиленно это скрывал.
— Кто-нибудь знает этого доброго человека? — поинтересовался офицер у недавних узников, дожидавшихся своей очереди.
Они равнодушно пожимали плечами. Разве всех упомнишь?
— Лагерный номер покажите, если вам не трудно, — вежливо попросил офицер.
Все узники Аушвальда носили номера, вытатуированные на внутренней стороне правой руки, у сгиба локтя.
Пан Голушка побледнел.
Не все эсэсовцы успели бежать при приближении советских войск. Не всех расстреляли красноармейцы у здания администрации. Нашлись и те, которые спрятались.
Номер на руке этого субъекта отсутствовал. Хищный затравленный взгляд, пружинистая стойка.
Их было трое в этой очереди. Они рассредоточились, надеялись, что повезет, а теперь бросились на автоматчиков, стали вырывать у них оружие.
Драка была недолгой. Одного солдаты мигом нашпиговали свинцом. Он долго корчился на полу, не желал подыхать. Другому проломили череп прикладом.
Бухгалтер изрыгал проклятия, вырывался, с ненавистью таращился на своих идейных врагов. Он сумел-таки врезать по животу красноармейцу.
— Ну, падла, подожди! — прорычал тот.
— Не убивать! — спохватился офицер.
Солдаты повалили этого фрукта на пол, скрутили руки, подняли, крепко дали под зад и увели. Их товарищи вынесли из здания трупы. Фильтрационный пункт продолжал свою работу.
Открытый «ГАЗ-67», явно не раз побывавший в крутых передрягах, въехал на территорию лагеря в середине дня. В нем сидели майор и три старших лейтенанта. Командир группы, сидевший рядом с вихрастым водителем, показал часовому удостоверение. В нем значилось, что предъявитель сего майор Никольский Павел Викторович является сотрудником третьего отдела контрразведки СМЕРШ 1-го Украинского фронта.
Солдат явно прибыл на войну из сельской глубинки. Он долго вчитывался в содержимое документа, смотрел то на фото, то на лицо человека, сидевшего в машине.
— Что-то не так, боец? — строго спросил майор. — У вас в НКВД все такие долгоиграющие?
— Прошу прощения, товарищ майор. — Часовой вернул документы. — Дело в том, что здесь уже работает контрразведка.
— Это другая контрразведка, — заявил Никольский. — Я должен объяснить вам, товарищ солдат, чем третий отдел отличается от второго?
— Парень слегка ушибленный. Такое бывает, — пробормотал вихрастый старший лейтенант, сидящий за рулем.
— Все в порядке, проезжайте, — заявил боец, возвращая документ. — Вы же сюда по делу, товарищ майор?
— На отдых, — ответил Никольский, пряча удостоверение в нагрудный карман. — Я слышал, тут прекрасный курорт с минеральными источниками.
— Вогнали вы служивого в краску, Павел Викторович, — рассуждал старший лейтенант Виталий Еремеев, проезжая шлагбаум. — А он, между прочим, все правильно делает. Бдительность прежде всего!
— Мог бы и у нас документы проверить, — проворчал с заднего сиденья худощавый бледноватый офицер с постным лицом. — Раз бдительный такой.
— Только не это! Так мы до вечера тут проковыряемся, — буркнул коренастый парень с широким, обманчиво добродушным лицом. — А ночевать в этом славном местечке очень не хочется.
— Боюсь, придется, товарищи офицеры, — сказал Никольский. — Не думаю, что в ближайшем населенном пункте нам подготовили гостиницу с баней. А здесь нас вряд ли поджидает что-то непривычное.
Впрочем, майору вскоре пришлось забрать свои слова обратно. Ни с чем подобным офицеры СМЕРШа еще не сталкивались.
«Газик» медленно двигался по концлагерю. Людей в округе было мало. Лишь у отдельных бараков возились фигуры в противогазах, выносили тела.
Несколько раз старший лейтенант Еремеев по приказу Никольского делал остановки. Офицеры заходили в бараки, оглядывали их. Осмотр оврага, ставшего братской могилой, не затянулся.
Офицеры торопливо возвратились к машине, ехали мимо крематориев, газовых печей, каких-то весьма подозрительных ям. Потом они опять наведывались в бараки, беседовали с офицерами и бойцами караульной роты НКВД.
— Волосы дыбом, — признался Борис Булыгин, затравленно косясь по сторонам. — Вот каюсь, товарищ майор, ни в бога, ни в черта не верю, а как заехали на этот минеральный курорт, так не могу избавиться от желания перекреститься.
— Там волосы в бараке, — проговорил Еремеев и судорожно сглотнул. — Самые натуральные, человеческие, товарищ майор. Стригли людей и ничего не выбрасывали. Там их тонны. Зачем я поел? — сокрушался молодой офицер. — Такая знатная каша была, с мясом. А теперь оно обратно лезет, не могу остановить.
— Так не откажи себе в маленьком удовольствии, — проворчал Павел. — Два пальца в рот, и сразу полегчает. Ты, Борис, тоже не стесняйся, крестись, сегодня можно.
— Выпить бы сейчас, — мечтательно пробормотал Кобзарь. — Тоже не грех, верно, командир? Славное местечко. — Он шумно выдохнул. — Сколько же народа фашисты загубили? И, спрашивается, зачем? Мои мозги не понимают, в чем великий смысл всего этого.
— Концентрационный лагерь Аушвальд функционирует с тридцать девятого года, когда немцы Польшу прибрали, — сказал Павел. — Сначала они тут три барака поставили, исключительно для поляков, невзлюбивших фашистскую власть. Потом расширяться стали, целый город в итоге получился. Один из элементов большой системы для механизированного уничтожения людей. Газовые камеры, крематории, конвейеры, оборудование, средства доставки и прочее. Про окончательное решение еврейского вопроса слышали? Вот здесь его и решали. Место удобное. С любой стороны света можно свозить народ. В Аухене сходятся несколько шоссе, рядом ветка железной дороги от станции Врожень. Первые годы евреев свозили из многих стран, даже из Германии. Потом перемешивать стали с поляками, венграми, русскими. Кого-то на работы отправляли, химзавод строили, пара рудников под боком. Но в основном, конечно, уничтожали. Даже не знаю, мужики, сколько народа здесь полегло. Может, миллион.
