Что он несёт? Может, «трава» крепка, «колёса» наши быстры?
Но покойная Индира Ганди кое-что прояснила в моём бедном сознании.
– Сикхи! – радостно вскричал я. – Сикхи, а не психи!
И тут же снова сник – что делают сикхи в Сибири, пусть даже в такой жаркий день?
Конечно, задумался-то я вслух.
– Нет, борода, ты точно старовер! – воскликнул капитан Денница. – От этих сикхов совсем продыху нет! – он хихикнул. – Они зимой прибыли, в самые морозы, на Крещенье. Помёрзло их – несчитано! Потом догадались, пристроились к одиночкам да разведёнкам, вот и выжили… Теперь лютуют, стреляют во всё, что движется. И не возрази – в Комиссии сказали: если вам сикхи не хороши, вообще чертей-хохлов пришлём, тогда узнаете… Ты, борода, полный мракобес – не стесняйся! Я же знаю, что вы газет не читаете, радио не слушаете, чужими людьми брезгуете…
– Да нет, я не старообрядец, – сказал я и вроде даже устыдился этого. – Я… Я в их деревне жил, песни записывал…
Врать было стыдно, говорить правду – бессмысленно…
– Песни он записывал! – засмеялся капитан. – Солнце всходит и заходит! Ладно, Светозар Денница на тебя стучать не станет. С Дону да с моря выдачи нет. Аусвайс у тебя в порядке?
– В порядке, – поспешно заверил я. – Только паспорт я не менял, может, вы и вправду на биометрию перешли?
Я достал из внутреннего кармана книжицу цвета запёкшейся крови. Денница недовольно глянул и сказал:
– Разве это паспорт? Фуфло это, а не паспорт! Нынче у законопослушного гражданина Земли вместо паспорта чвель!
– Какой чвель? – испуганно спросил я.
– Вот же темнота! – досадливо сказал капитан. – Теперь каждому гражданину выдают после генетической проверки чвель. Он тебе и аусвайс, и брачное свидетельство, и санитарная книжка, и военный билет, и водительские права…
Водила полез в бардачок, вытащил какую-то бирку на шнурке и сунул её мне.
Я полез в карман, вооружился очками и стал рассматривать чвель.
Это была костяная на вид и пластмассовая на ощупь желтоватая пластинка неправильной формы с закруглёнными краями. Пластинка была разрисована продольными и поперечными линиями, концентрическими кругами, примитивными человеческими фигурками и многоногими рогатыми зверями. Более всего чвель походил на варварский амулет вроде чуринги австралийских аборигенов.
Последние слова я, как оказалось, опять произнёс вслух.
– Правильно! – сказал Денница. – Как раз в Австралии сохранились несколько подлинных натуральных чвелей из лопаточной кости арида. Мой-то, конечно, из пластика, как у всех людей. Аридовый чвель простому человеку нипочём не полагается! Разве что чудом…
– И что всё это значит – кружочки, человечки?
– Это – мой жизненный путь, полный приключений и опасностей! – гордо сказал капитан Денница. – А также генетическое свидетельство. Если хочешь знать, я из клана Синего Лена с небольшой примесью этих… как их… лузоргов, что ли… Это и по причёске видно!
Капитан снял фуражку и повернулся, как мог, ко мне затылком. На затылке волосы были поделены на несколько хвостиков, наподобие оленьих. Где-то я видел такие хвостики, только вспомнить не мог… И странное родимое пятно где-то видел…
– В Крайске первым делом к парикмахеру пойду, – сказал Денница. – Надо готовиться, блюсти традиции. А то я тут в тайге с вами совсем одичал…
«Первым делом к психиатру тебе надо», – чуть не ляпнул я, но произнёс только:
– Да, большие у вас перемены, совсем я от жизни оторвался…
Потому что не пешком же идти! Да пора бы уже и привыкнуть к тому, что тихим и безобидным безумцам дозволено жить среди нормальных людей. Но сколько их нынче осталось, нормальных-то?
Неугомонный мой язык всё же повернулся спросить:
– А что, неужели наши должностные лица в этих чвелях разбираются?
– Уес! Ты не поверишь – даже милиция! Они на специальных курсах обучаются. Менты, конечно, в наших чвелях видят только негатив – судимости там, алименты, кредиты невыплаченные… Или что зачат постом…
Я вздрогнул.
– Понятно, чвель при предъявлении лучше в купюру завернуть, тогда и будет он хороший, позитивный…
Видно, до бескорыстных ментов даже шизофреники не додумались ещё…
«Герцогиня де Шеврез» между тем неуклонно продвигалась вперёд, сминая заросли иван-чая.
– Пух этот холерный всё время решётку забивает, – пожаловался капитан. – Надо же было к цвету подгадать…
– Двадцать километров делаем, – сказал я, чтобы отвлечь водилу от навязчивых идей. – Неплохо.
– Можно и все тридцать, но лучше не рисковать.
С этими словами Денница притормозил, достал из того же бардачка трубку и набил её. Я хотел было предложить свою помощь, но трубка каким-то образом задымилась сама, словно в неё был встроен и прикуриватель.
– Сам-то не смолишь? – спросил капитан.
– И не смолил, – сознался я.
– Счастливый, – сказал Денница. – А мне-то в городе каково! Седой, да ещё и задымишь, по привычке, на улице… тут тебе и кранты! Уес! Или антиникотиновый патруль, или сопляки-отморозки… Не отравляй, падла олдёвая, нашу юность! И забьют до смерти… Если потерпевший курил – считается смягчающее обстоятельство…
– Светозар Богданович, а где вы капитанили? – с подчёркнутой вежливостью спросил я – всё с тем же намерением вернуть собеседника к реальности.
– На северных реках в основном…
– А куда ходили?
– Плавали и в Мангазейск, и в Юрлу, и в Черединку… Только недавно в Крайск перебрался.
Слово «плавали» меня несколько напрягло.
– Речной волк, значит?
– Уес! Речной волк, – тряхнул сивой чёлкой Денница и выпустил клуб душистого дыма.
– Это хорошо, – неизвестно почему сказал я. – А как называлось ваше судно?
– Дизель-электроход «Механик Гаврилов» класса «река-море-река», – гордо сказал капитан. – Полста узлов давали!
«Полста узлов» я покорно проглотил и спросил только:
– А кто такой механик Гаврилов?
– Вот же темнота чалдонская! – рассмеялся речной волк. – Механик Гаврилов – это второй или третий муж актрисы Людмилы Гурченко!
– Вопросов нет, – поспешно заверил я, хотя вопросов было навалом, и сыпались они, как из худого мешка: – А отчего же китель не морской? И нагайка?
– Так я же ещё и капитан Алдинского казачьего войска! Корни мои на Дону, вот я к местным и приписался…
– Вы говорите «капитан» – в смысле есаул?
– Ну дак уес… в смысле… Он самый… Да брось ты, борода, выкать! Тут у нас не выкают! Казаки мы самые коренные, шашкой вскормленные, в седле лелеянные, не сомневайся!
