Родные и близкие боялись, что вдруг он выбросится из окна.
– Что ж, – сказал доктор, – посмотрим!
Он уложил Николая на стол и разрезал серое вещество скальпелем. Потом вскрыл белое, рассек мышцы и фасции, осторожно раздвинул органы – иные вынул, чтобы не мешали смотреть. В сердцевине обнаружилось лицо, которое безобразно гримасничало и материлось.
– Голова! – хрипело лицо. – Весь исчесался.
Доктор понимающе кивнул и рассек лицо. Открылась всклокоченная шевелюра.
– Да у него вши, – с облегчением вздохнул доктор и отправил сестру за специальным шампунем.
Минута славы
– Скажу вам честно, – признался главврач. – Я нахожу этот почин обременительным.
– Почему? – быстро спросил репортер и весь подобрался.
– Потому что колошматят и мешают рожать. Что ни день, то доска. Роддом трещит, фундамент проседает! Являются делегациями. Возлагают цветы, читают стихи, играют скрипичные концерты. Окуривают, кадят, устраивают молебны!
Репортер повернулся к камере и зачастил, делая большие глаза:
– Как видите, не каждому по душе такая слава родильного дома! Но что же делать? В старину можно было не покривить душой, сказав, что такой-то поэт, писатель, политик или композитор родился в таком-то доме. Вешалась мемориальная доска. Все было просто. Другое дело современность! Выяснилось, что в этом роддоме родилось… подскажите мне поточнее?
– Десять поэтов, – скорбно отозвался главврач. – Четырнадцать прозаиков. Восемь композиторов. Три художника. Двадцать четыре деятеля партии и правительства. Это пока! Нас еще ждут открытия! И еще здесь выступал Ленин.
– Вы полагаете, что доски опасны для здания?
– Сами полюбуйтесь – живого места нет. Роддом скоро рухнет. И невозможен никакой режим. Никто не спит. Младенцы не берут грудь. Сплошные мероприятия – то в пионеры принимают, то вечную память поют, то просто окружат и молчат. Это производит неприятное впечатление. Вот вы? – набросился вдруг главврач на пышную даму, сунувшуюся с бумагой. Репортер отступил, изнемогая от своей удачливости. – Что? Опять доска? Для кого? Кто еще народился?
– Умер, – надменно молвила дама.
Главврач попятился.
– Что, еще кто-то умер? – спросил он хрипло.
– Будущий композитор. Акушерка утопила его в ведре, чтобы не мучился. Две с половиной головы. У нас музыкальная династия!
Доктор начал визжать, и репортер поспешно увлек просительницу в коридор. «Надеюсь, ваше дело решится, когда выйдет сюжет», – донеслось из-за двери.
Ветрянка
Квартира. На пороге – Он. В маске, помахивает авоськой с апельсинами, нетерпеливо переминается, оглядывается, смотрит на часы.
Она: – Что с тобой, дорогой?
Он: – Вот, любимая, кушай. А я побегу.
Она: – У меня аллергия на цитрусовые.
Он: – Какая жалость. Ну, не кушай тогда. А я все равно побегу.
Она: – Не бойся, милый! Заходи. У меня нет никакого гриппа.
Хватает его за руку и втягивает в прихожую. Он роет каблуками паркет, оставляя борозды.
Он (в ужасе): – А что, что у тебя? Ветрянка?
Она (смеясь): – Нет, милый, и не ветрянка! Сними же эту дурацкую маску. Дай я тебя поцелую.
Он (опасливо приспускает маску): – Точно не ветрянка?
Она (целует долго и проникновенно): – Нет, не ветрянка. Свинка. У тебя распухнут, а потом откажут яички – и все. Не будешь ни чесаться, ни кашлять.
