Второе заявление о мускусном масле означает, что и приступами похоти она тоже не страдала, поскольку этот недуг лечили именно таким маслом, либо триферой магной – сложным составом из почти тридцати компонентов, включающим и опиумный мак, и пижму, и белену, и мандрагору, и многое другое.
То, что Лукреция написала об этом пусть и в Покаянии, но достаточно открыто, означает, что секрет можжевельника или мускусного масла вовсе не был секретом даже для мужчин в сутанах.
Платоническая любовь, о которой упоминает Лукреция, это действительно платоническая связь с поэтом Пьетро Бембо. Под пристальным вниманием своих новых родственников в Ферраре, на глазах у своего крайне ревнивого мужа Альфонсо д’Эсте Лукреция тайно переписывалась с Бембо. Письма частично сохранились, в них стихи, переводы с латыни, даже откровенные признания в любви, но любви романтической без намеков на физическую близость. Это любовь рыцаря и Прекрасной дамы – мир, столь далекий от дворцов Рима и жизни Борджиа, что с трудом верится, что письма написаны той самой «кровавой шалуньей Ренессанса», как прозвали Лукрецию болтуны, не удосужившись не только проверить, но хотя бы осмыслить нелепости, о ней сочиненные.
Конечно, она не была святой, но и кровавой шалуньей тоже не была.
Марозия (или Мароция), прозванная убийцей пап, была любовницей папы Сергия III вместе с ее матерью Теодорой. Мать и дочь сообща обслуживали мужчин, поскольку до Сергия находились в связи с Адальбертом, маркграфом Тосканским. К ним не замедлила присоединиться и сестра Марозии, тоже Теодора. Следующий папа, Иоанн Х, возведенный на Святой престол стараниями Теодоры-старшей, имел любовницами всех троих, что надоело Марозии, и по ее приказу папу просто задушили периной, предварительно свергнув и бросив в темницу.
Семь пап Х века периода порнократии от Сергия III до Иоанна XI становились понтификами по воле этой женщины и были ее любовниками, а об Иоанне XI говорили, что это ее внебрачный сын от папы Сергия, что не мешало любвеобильной матери иметь с ним связь. Порочный круг разорвал ее собственный сын Адальберт II, отправивший мать в темницу до конца ее жизни и ограничив власть собственного братца папы Иоанна XI проведением церковных обрядов.
Основные события, упоминаемые в этом и остальных письмах, а также имена разъяснены в справке в конце текста.
В своих посланиях Лукреция не единожды возвращается к некоторым событиям и упоминает одних и тех же людей, иногда не совсем последовательно и даже противоречиво. Помимо желания помочь брату ею двигало понимание, что текст будет читать не сам папа Юлий, но и другие люди, настроенные враждебно и к ней, и к Чезаре Борджиа. Этим продиктованы некоторое несоответствие действительности и попытки опровергнуть слухи или по-своему объяснить какие-то события.
Нет уверенности, что все изложенное ею правда, но нет и оснований опровергнуть. Лукреция не раз заявляет, что она не святая, но дает понять, что не нарушала клятвы, данной перед алтарем.
Кардинал Асканио Сфорца личность довольно мутная – он был одним их тех, кто согласился голосовать на конклаве при выборе очередного папы римского за Родриго Борджиа в обмен на обещание стать вице-канцлером Ватикана. Находясь на этой должности, он получил привилегии сполна, сполна же воспользовался ими, но в трудное для папы Александра (Родриго Борджиа) время оккупации французами Рима перешел на сторону врагов, позже был прощен, вернулся к своей должности, но снова оказался в стане врагов.
Папа Юлий позволил Сфорца вернуться в Рим и, вероятно, дал странное поручение – читать послания дочери своего заклятого врага и бывшей супруги племянника самого Асканио Сфорца Лукреции Борджиа. Неизвестно, знал ли кардинал истинные причины этой переписки и то, зачем папе понадобилось обличение Лукрецией своего брата, ни одного его письма Лукреции в Феррару не сохранилось, даже если такие были. Непонятно даже, прочитал ли Сфорца адресованное ему послание, поскольку прожил в Риме недолго, он вскоре умер.
О письме Лукреции Борджиа к кардиналу в Риме не было известно, иначе молва обязательно приписала его смерть действию таинственного яда кантареллы, обладанием которым «прославились» Борджиа.
Оказался упущен блестящий повод обвинить представительницу семьи Борджиа в отравлении очередного кардинала на расстоянии и с отсрочкой во времени, мол, пропитала ядом страницы исповеди, кардинал подержал в руках и умер (в действительности от сифилиса).
Развода Лукреции с Альфонсо Эсте не случилось, кающуюся грешницу перепоручили заботам другого кардинала, кого – неизвестно.
Тон ее следующих писем несколько изменился, вероятно, папа Юлий нашел кого-то из верных себе кардиналов, ни дурачить которого, ни надеяться на его снисхождение Лукреция не могла.
В ее письмах больше нет рецептов блюд или косметических средств, описаний пирушек или нарядов вместо раскаяния, зато в изобилии разоблачения Святых отцов Церкви и их окружения. Лукреция не пытается очистить имя своего отца папы Александра, но напоминает, что предыдущие папы вовсе не были безгрешны, семье Борджиа было с кого брать пример.
Покаяние превращается в обличение всех служителей Ватикана.
Едва ли папу Юлия устраивали такие откровения, но ему оказалось не до писем дочери своего заклятого уже умершего соперника. Возможно, Святой отец просто забыл о Лукреции, будучи занятым в военных походах, этот папа предпочитал водить войска в бой, сменив сутану на доспехи.
Нам неизвестно содержание ответных посланий кардинала, о них можно только догадываться по возражениям или объяснениям Лукреции, но они не столь важны.
Глава третья. Ira (Гнев)
Ваше Преосвященство, я не вполне понимаю, почему должна больше рассказывать о своем брате, чем о себе. Я уже писала о том, что не могу вполне точно объяснить мотивы, побуждавшие Чезаре действовать так, а не иначе, а потому могу ошибаться.
Едва ли моя ошибка поможет облегчению участи моего брата и его душевному спокойствию.
Единственная причина, по которой я все же продолжаю свои откровения, – желание развеять множество слухов и сплетен вокруг имени моего брата и моего собственного. Дело не в elephantum ex musca facis (делать из мухи слона – лат.), большинство того, о чем говорят, просто не могло происходить.
Я не оправдываюсь, не margaritas ante porcos (метать жемчуг перед свиньями – лат.), но хочу, чтобы кто-то понял, что семья Борджиа хоть и повинна во многом, вовсе не так ужасна и не страшней многих других, кому повезло не попасть на язык злой молвы.
Особенно это касается моего брата Чезаре, который словно нарочно вызывает дурные слухи о себе и не находит нужным оправдываться или стараться кому-то нравиться, презирая мнение толпы. Те, кто знает его настоящего, а не выдуманного, готовы отдать жизни за герцога Валентинуа, но большинство незнающих полагаются на свидетельства недостойных врагов его, у которых на губах яд, а вместо языка жало змеи.
