– Алтарное покрывало, – поправила брата Света.
– Без разницы, давай их все соберем и устроим кровать. Нам как раз всем у лестницы хватит места.
– М-да, не на алтаре же устраиваться. Как бы нас с дарами или добровольными жертвами не спутали. Хорошо, пусть кроватью будет пол. Высота подходящая, просторно, падать некуда. Но если будет жестко и неудобно, мы вовсе не заснем!
– Потому пошли таскать алтарные покровы! – подвел итог Дэн.
Все равно в храме Восьми не было ничего, кроме камня и этих самых полотнищ. Такое впечатление, что его не люди сделали, а одним махом сотворили те же сами боги, чтобы у людей было место, где им поклоняться. Вот и получилось, что ничего годного для сна в храме под хребтом Раздела не оказалось. Попробуй на такую высоту мебель или доски затащить!
В четыре руки попаданцы за восемь ходок снесли к лестнице все тканые покровы с каждого из разноформатных алтарей. (Камень, высота, геометрия очертаний – ни один из восьми не был похож на другой, но жрецам было не до детального изучения и восхищения.) Покровы тоже оказались разными. Какие-то жесткими от вышивки и камней, как у Алхой, потому их отрядили в матрацы, какие-то помягче и нежнее, вроде, вот парадокс, плотной ткани Ирнатова покрова. Им выпала роль одеял, наволочек и наматрасника.
Устраивали себе ложе земляне, пожалуй, дольше, чем распределяли дары, но в итоге соорудили подобие походной кровати, на которую и забрались вдвоем. Улеглись голова к голове, синхронно прикрыли глаза и постарались заснуть. Сон по необходимости, как назло, долго не шел, мешали то попавший под бок жесткий камешек вышивки с покрова Илай, то шов рюкзака, то почти звенящая тишина храма, то свет, который и не думал затухать. Зато теплые собачьи бока гончих смерти, тут же перебравшихся на ложе к жрецам и уткнувшихся носами в подмышки, отлично согревали.
– Страшно, – вздохнула девушка и покаялась: – Прости, Дэн, тебя, наверное, уже достали мои жалобы.
– Да ладно, забей, я понимаю, это мне все здесь кругом интересно, а ты домой сильно хочешь, – легонько боднул сестренку головой Денис. – И не бойся, Ирнат обещал, что здесь с ритуалом безопасно будет. Раньше сядем, раньше выйдем. Давай-ка срочно засыпай, пока я колыбельные голосить не начал и собачек на подпевки не взял.
Светлана хихикнула, привычная болтовня и шутки брата сняли часть напряжения. Под мысленное перечисление всех причин, по которым ей никогда-никогда здесь не заснуть, утомленная горным походом, перетаскиванием предметов по громадному храму и истрепанными нервами, Света сама не заметила, как засопела.
И вновь она оказалась в туманном пространстве без низа, верха и иных ориентировок. Только теперь попаданцев встречала не одна, а целых восемь фигур. От общей их силы, накатывающей приливом, хотелось одновременно рухнуть на пол, но пола не было, или взлететь на гребне волны.
Перед каждой фигурой, расплывающейся для зрения смертных из-за марева силы, материализовались чаши с дарами. И дары, как только сейчас до Светланы дошел смысл собственных действий, призваны были сыграть роль путеводного клубка, маяка и якоря. Принимая подношения, боги обретали подобие физической формы, доступной для восприятия жрецов.
Вот серо-оранжевое пятно пересыпало из одного комка света в другой честно заработанные Дэном монетки и стало знакомым, правда, сильно похудевшим, но ничуть не подросшим лысым типом.
Принял фонарик и увлеченно покрутил устройство в пальцах Крисат. Трашп, хмыкая под нос, теребил плетеную из веревок совушку. Элмай примеряла бисерного лебедя, Илай обнималась с цветочным горшочком. Она так смотрела на милый, простенький, но живой цветочек, что дрогнула бы и самая черствая душа. Боги любовались, принимали, впитывали поднесенные дары и их силу. Все слабее становился туман вокруг, в котором тонули Восемь богов и двое молодых жрецов. А потом пространство зашептало, заговорило, рассмеялось, добродушно буркнуло на все восемь голосов, обдавая Свету и Дениса не то жаром, не то холодом: «Принимаю! Принимаю! Принимаю!»
Резкий порыв злого ветра сдул последние клочья тумана с абсолютной пустоты, раздался потусторонний и совершенно посторонний то ли рев, то ли вой, то ли скрежет чего-то не злобного или злого, но невыразимо чуждого всему живому и мертвому, просто потому что само никогда не было ни тем, ни другим. Светку с Денисом резко швырнуло назад, в тела, лежащие на постели под лестницей. Они еще переводили дух, не в силах пошевелить и пальцем, а из груди попаданцев принялись бить потоки пестрого, свитого из лент восьми цветов света. Эти потоки тянулись к пустым чашам, а оттуда куда-то в невообразимое далеко. Кажется, что-то еще гудело, как гигантский трансформатор на максимуме напряжения.
Рассеянный свет храма вспыхнул, ослепляя. Когда Света и Дэн проморгались, то пожалели о вернувшемся зрении. Восемь почти знакомых фигур сошлись в битве с чем-то, с кем-то, с… нет, в русском языке не было подходящего слова. Этот спрут живого – не зла, не тьмы, но изначального хаоса сам был овеществленным ничем, слепленным из самых разных кусков-лохмотьев «ничего». Там, где его «тело» касалось храма, появлялась на миг-другой пустота.
Боги бились с этим спрутом кто чем: Ирнат своими крыльями с кинжальными перьями и мечом-косой, мелькавшей молнией. Зебат – черным посохом, с навершия которого филин Ойх зыркал золотыми глазами и прожигал дыры в черноте. Илай хлестала врага веточкой с живыми листиками, Сигет долбил булавой, Алхой стегала плетью, Крисат колол трезубцем, с которого срывались молнии, Трашп натягивал составной лук, Элмай, казалось, стоявшая в стороне, била врага музыкой. Там, где оружие одного из Восьми разило тварь, ее плоть таяла. Удар за ударом чуждое Вархету, самой природе и жизни создание теряло силы. Круг из восьми богов, затянувший монстра в материальный мир, обернулся для твари не пож€ивой – ловушкой, из которой не было выхода. Движения богов походили на удивительно гармоничный танец, ткущий полотно самой реальности и одновременно сеть для чудовища, из которой оно, пока двигаются и разят его противники, не могло вырваться. И тварь это поняла, она заметалась и напряглась, собирая силы.
– Слишком долго, – выпалил Ирнат. – Надо прикончить его одним ударом. Трашп, Крисат, вы говорили, это возможно. Делайте!
– Элмай, нужно твое ожерелье, – потребовал бог магии, переглянувшись с собратом-ремесленником. В свободную руку мага вспорхнул дар жрецов покровительнице искусств – лебедь из бисера.
– То, что надо, работаем! – заключил Крисат, в очередной раз ударяя извивающуюся тварь трезубцем и что-то делая с украшением. – Алхой, напитай вещичку жизнью!
Ожерелье перелетело к богине, та свободной от плети рукой коснулась украшения, отчего разноцветный бисер разом засиял невыносимой зеленью, как плеть жизнедарительницы, и вновь украшение материализовалось у мага.
Трашп и Крисат переглянулись, в две руки бросили сплетенное Светкой ожерелье-лебедь в монстра. На лету обычное украшение развернулось настоящей сетью, накрывшей тварь. Сеть не убивала – она стирала тварь из реальности, не разрезая ее на куски, а уничтожая сразу и навсегда. Но монстр все еще дергался, пусть это и были движения агонии.
