В самом конце сентября состоялся очередной пленум ЦК КПСС. Когда я начал читать его материалы, то понял, что история идет уже не совсем так, как раньше. В основном они совпадали с текстом, который мне заранее переправил Антонов, но были и существенные отличия.
Во-первых, Демичев из кандидатов стал действительным членом Президиума. А так как секретарем ЦК он уже был, то теперь именно ему предстояло заниматься вопросами идеологии. Ну, а за Сусловым пока оставался отдел внешних сношений ЦК. Понятно, что это всего лишь первая ступенька вниз, небось его там быстро засношают до пенсии. Ай да Леонид Ильич! Без него у Косыгина с Шелепиным задвинуть Суслова не получилось бы.
Правда, именно Демичев был тем, кто несколько лет назад пытался заставить Ефремова замусорить галактику памятниками Ленину, Марксу с Энгельсом и, кажется, даже Хрущеву. Кстати, а не поручить ли мне луноходикам изваять памятник Никите на ночном светиле? В соответствии с указаниями партии, в которую я вот-вот вступлю. Из подручного материала. Во весь рост, с голым задом, здоровенной кукурузиной в одной руке и ботинком – в другой. А потом, когда спросят, кто же это меня надоумил на такое безобразие, сделать наивные глаза и сослаться на товарища Демичева. Хотя нет, это, пожалуй, еще рановато. Такие маленькие луноходы не справятся.
То есть этот Демичев, надо полагать, классический приспособленец. Ну и что? Зато, надо думать, управляемый, недаром мне Володя Семичастный заказывал подробное досье на него. А в комитете небось и свое готово, не хуже моего, собранное еще до упомянутого Косыгиным запрета. Так что есть надежда – возможно, с идеологией все будет немного получше, чем в прошлом Антонова. Не одни провалы непрерывной чередой, а вперемешку. Успех – провал, успех – провал, и за какой-нибудь очередной Демичева снимут. А на его место посадят того, кто успеет хоть чему-то научиться на его ошибках.
Однако это было еще не все. Относительно промышленности в новых материалах пленума говорилось почти слово в слово то же, что и в старых, но имелось и довольно существенное дополнение. Оно состояло в утверждении, что индивидуально-семейная трудовая деятельность социалистическому способу производства нисколько не противоречит. В силу чего Совету министров предписывалось разработать нормативные акты, обеспечивающие ее всемерное развитие на благо советского народа.
И тут оказалось, что материалами пленума интересуюсь не один я. Дядя Миша зашел ко мне с газетой и вопросил:
– Вить, вот ты все знаешь. Может, объяснишь, что это за… ин… мля, дивидуальная деятельность такая? Опять сажать будут или просто раскулачивать?
– Да нет, имеется в виду немного другое. Вот как выйдут регламентирующие документы, ты сможешь, получив патент, купить машину, нарисовать на ней шашечки и в свободное время подрабатывать извозом.
– Так это и на рабочей машине неплохо получается, – не понял всей глубины новаций сосед. – И никакого патента не надо. Хотя, с другой стороны, и бригадиру отстегивать не придется… опять же можно не беспокоиться, не из ментовки ли пассажир… в общем, надо подумать.
М-да, прикинул я, надо же, живу-то здесь уже скоро как три года, а только сейчас понял, на какие шиши дядя Миша ухитряется не так уж редко закладывать за воротник. Получку-то он всю до копейки сразу отдает тете Нине.
Наибольшую же прозорливость проявила Вера. Она зашла ко мне после дяди Миши, пристроилась рядом и молча смотрела, как я внимательно читаю и кое-что подчеркиваю. А потом сказала:
– Знаешь, Вить, ты сейчас похож на учителя, проверяющего домашнее задание учеников. Только не смейся, но у меня такое впечатление, что ты все это придумал сам, а сейчас смотришь, правильно ли придуманное тобой воплощают в жизнь Брежнев с Косыгиным. Подчеркиваешь красным ошибки, чтобы потом их в них ткнуть носами. Жалко, что меня не позовешь, а то интересно было бы посмотреть.
Глава 30
Наверное, у многих людей в подсознании дремлют темные силы, и некоторые предметы способны их активировать. Например, если человек в глубине души Раскольников, то при виде хорошего топора он может задуматься о том, что одна старушка, конечно, это всего-навсего двадцать копеек, но зато пять старушек – уже рубль.
Если это правда, то я в душе закоренелый бюрократ. При первом же взгляде на свой кабинет мне захотелось сначала постелить в приемной красную ковровую дорожку, а потом учинить какое-нибудь выдающееся головотяпство. Впрочем, это атавистическое желание продержалось всего несколько секунд – ровно до того момента, когда я обратил внимание на свою секретаршу. А после того, как она закурила, да еще не какую-нибудь благородную «Герцеговину Флор» и даже не «Беломор», а «Север», появилось другое – сбежать отсюда и больше в свой кабинет без противогаза не заходить.
Когда кадровый вопрос еще обсуждался, замдиректора по режиму Лев Васильевич Птицын спросил:
– По поводу секретарши какие-нибудь пожелания будут?
– Ну, во-первых, чтобы она разбиралась в своем деле. Я в нем не разбираюсь и учиться тоже не буду.
– Это само собой.
– Ну и чтобы она была старой мымрой.
– Уточните, пожалуйста.
– Моя невеста при виде нее не должна переживать за мой моральный облик.
– Понятно. Это условие как раз выполнить нетрудно, в отличие от обратного.
– Неужели в Москве мало симпатичных девушек?
– В Москве, может, и много. А в органах, да еще с соответствующим допуском, уже не очень.
В общем, мое пожелание было не только выполнено, но и перевыполнено. Октябрина Григорьевна Ванина оказалась сушеной каргой в возрасте где-то от сорока пяти до восьмидесяти, в ее личное дело я не заглядывал. И дымила, как паровоз, причем не какая-нибудь маневровая «Овечка», а как полноценный «ФД», то есть «Феликс Дзержинский». Правда, печатала она со скоростью хорошего пулемета и без ошибок.
Впрочем, там, где я буду проводить большую часть своего рабочего времени, никаких секретарш не предвиделось.
Институт состоял из двух корпусов – трехэтажного «А» и двухэтажного «Б», соединенных застекленным переходом. Вся администрация размещалась в пока еще на две трети пустом корпусе «А», а для прохода в «Б» требовался особый пропуск, который будут иметь далеко не все сотрудники.
Там и было мое основное рабочее место, состоящее из двух комнат со стальными дверями и мощными решетками на окнах с матовыми стеклами, причем армированными стальной проволокой. Меня уверяли, что ни увидеть, ни услышать что-либо сквозь них даже теоретически невозможно. Именно здесь мне предстояло имплантировать элементы из будущего в изделия настоящего. Поначалу в одиночестве, но моего будущего напарника уже вовсю проверял КГБ, и Семичастный сказал, что парень вроде подходит.
С одной стороны, для заместителя директора как-то не совсем комильфо работать руками, но я ведь на эту должность и не рвался. Меня на нее засунул Косыгин, сказав, что так будет лучше. А Семичастный две недели назад вообще вручил мне диплом МИСиС – правда, заочного отделения. Я с некоторым удивлением узнал, что, оказывается, после армии уже успел получить высшее образование, сдавая экзамены экстерном. Правда, оценки мне нарисовали так себе, там даже тройки попадались, но это возмутило только Антонова, а Скворцов считал, что дареному коню в зубы не смотрят.
