Пока все было в порядке: рыжий не зря столько лет оттрубил на военной службе, чтобы замарать чистейшую репутацию Бешеных лис. Как ни странно, он еще ни разу не ругнулся, не споткнулся и не упал, стойко утвердив эльфа в мысли, что контролировать и считать его недотепой не надо, несмотря на длинный язык.
Следом за Весельчаком упруго бежал Танарис, затем — Аркан и Ирбис, между которыми следовал Элиар с недовольной физиономией, после них — Сова и Молот, а замыкали короткую цепочку Литур и Урантар. Причем последний явно притормаживал, стараясь держать в поле зрения не только едва заметную тропку и впереди идущих, но и оставшееся за спиной пространство, и даже небо, откуда тоже можно было ждать угрозы.
В какой-то момент Таррэн все же поймал нужный ритм и только тогда сообразил, что Белик не просто отсчитывает шаги, а четко соотносит их с частотой биения сердца перворожденного: ровно сто ударов на бег, еще пятьдесят — на отдых, потом снова бег, и так — до бесконечности. Но откуда он мог это знать? Как отмерял с такой поразительной точностью? Разве что слышал или каким-то образом предугадывал? Темный пока не разобрался и вынужденно оставил очередную загадку на потом. Остальные тоже быстро втянулись, скрупулезно выполняя наказ Белика — ступать след в след. И сейчас растянулись цепочкой на несколько десятков шагов, старательно карабкаясь по коварным склонам с ловкостью прирожденных скалолазов.
Здесь действительно почти не встречались растения, редко когда можно было увидеть полузасохшие кустики чертополоха или колючие ростки храмовника. Возможно, немного выше и южнее склоны действительно кишели опасной для всякого чужака жизнью, но именно поблизости от тропы никакого растительного изобилия не было и в помине. А значит, шансы нарваться на местных обитателей сводились к минимуму, и все это прекрасно понимали. Ради такого подарка стоило потерпеть стертые ноги, ноющие от постоянного лазания по валунам мышцы и гудящие от напряжения стопы.
Никто не следил за временем — не до того. Гораздо важнее было не потерять темп, не сбить дыхание и не оплошать, оповещая всю округу благим матом о том, что подвернул по глупости ногу. Редко кто вскидывал голову от камней, примелькавшихся до тошноты, но если и случалось кому-то быстро оглядеться по сторонам, то он тут же опускал глаза вновь: картина все равно почти не менялась. Белик уже успел доказать, что ему можно верить, а дорогу и вовсе выбирал без чужого участия. С учетом последних событий проверять его слова о том, что он удавит за шум, никто особо не рвался. Воины просто старались не отстать. Главное, что еще не стемнело, а значит, им еще идти и идти вслед за неутомимым двужильным пацаном и его свирепой зверюгой, которая вдруг приобрела нехорошую привычку оглядываться каждые полчаса, смотреть на пыхтящих воинов, насмешливо хмыкать и отвратительно бодро снова мчаться вперед.
В какой-то момент Таррэн справедливо заподозрил, что Белик непонятным образом чувствует ее настроение, а то и смотрит с помощью ее глаз, потому что другими причинами его поразительную осведомленность в делах отряда объяснить было невозможно. Но спрашивать было неуместно, а пацан всю дорогу старался не поворачиваться к спутникам лицом и упорно прятал глаза.
Ближе к вечеру, невероятно устав и изрядно вспотев, воины перевалили через очередной каменный гребень, перевели дух, огляделись и… сперва не поверили глазам: впереди красовалась зеленая лужайка. Уютная, светлая, манящая. Рыжий даже свои зенки протер для верности и потряс роскошной шевелюрой, прогоняя надоедливых мушек в глазах, но чудо не исчезло — так и продолжало сверкать девственной чистотой, будто нарочно настраивая на отдых.
Он непонимающе нахмурился и насторожился, потому что это было неправильно, даже смутно обеспокоился, но почему-то не смог сразу отвернуться. А затем неожиданно понял, что ничего вредного, страшного и опасного здесь не было. Просто ничего. Совсем. И чем дольше он смотрел, тем больше убеждался в собственной правоте. Тем быстрее таяло чувство тревоги, а безошибочное чутье разведчика вдруг непостижимым образом заглохло, напрочь отказываясь выручать замешкавшегося хозяина.
— Ми-и-илый… — чарующе пропела ему восхитительно прекрасная эльфийка, протягивая навстречу тонкие руки. — Иди ко мне, я жду-у-у…
— Д-да, ид-ду, — ответил он, с вожделением глядя на ее безупречное лицо, тонкий стан, роскошные каштановые волосы, свободной волной ниспадающие на обнаженную спину. Она была близко, совсем рядом. И звала так, что невозможно противиться…
Весельчак зачарованно вздохнул, не в силах оторвать глаз от волшебного видения, замедлил шаг и наконец полностью остановился, буквально пожирая глазами зеленый лужок. Такой маленький, замечательно уютный; травка мягкая, шелковистая; цветочки симпатичные, беленькие… ну и что, что насекомых поблизости нет? Наверное, не сезон. А то, что он торчит посреди скал, как голый перст, очень даже неплохо. Подумаешь, странность! Поди, и не такое в жизни увидишь, коли пробудешь на Границе подольше! А здесь безопасно, ничьи хищные глаза не мелькают в округе, никакого запаха, никакой тебе тревоги. Тихо, мирно, спокойно… чего еще надо усталым путникам? И еще — там была она! Блаженство…
Люди одновременно испустили восторженный вздох и поочередно застыли перед лужайкой: молчаливые, заторможенные, зато с блаженными улыбками на внезапно поглупевших физиономиях. Пожалуй, лишь эльфы еще пытались сопротивляться этому странному дурману — ошалело пятились, трясли роскошными гривами, ожесточенно терли глаза, пытаясь избавиться от непонятной апатии и стремительно накатывающего безразличия, но с каждой секундой делали это все медленнее и неувереннее, будто опасная магия сумела подобрать ключик даже к их хваленой защите.
Таррэн, поддавшись всеобщему настроению, тоже странно дрогнул и неверяще замер, чувствуя, что с огромной скоростью проваливается куда-то вглубь, в черную бездну, из которой не было возврата. И откуда на него, как когда-то давно, с отвратительной насмешкой смотрели пронзительные зеленые глаза.
— Говори! — злорадно выдохнул старший брат, удерживая сак’раши возле нервно пульсирующей жилки на шее. — Говори, что признаешь!
У него были красивые клинки — лучшие, что только могли создать эльфийские мастера за последнее тысячелетие. И неудивительно: наследнику древнего рода не пристало носить второсортные мечи. Даже если ему исполнилась всего лишь одна сотня лет.
Таррэн, неотрывно глядя в холодные глаза брата, судорожно сглотнул.
— Нет.
— Ты проиграл! Ну же! Говори!
— Нет, — повторил он. — Тебе — не стану.
Брат хищно прищурился и на мгновение растерял всю свою немыслимую, поразительную красоту, которая выделяла его даже среди перворожденных. В какой-то миг его безупречное лицо стало жестоким, упрямым, подбородок воинственно выдвинулся вперед, а красиво очерченные губы зло поджались.
— Тогда я тебя убью!
Таррэн вздрогнул, почувствовав, как быстро рушатся узы крови, и едва не задохнулся от ужаса. Да как он смеет? Как только может? Нет! Неужели решится? Неужели предаст родную кровь?!
