Таррэн неслышно вздохнул. Что ж, бывает. Серые пределы не то место, где Стражи могут рассчитывать на спокойную жизнь. Здесь ежедневно идет война — долгая, тяжелая, непрерывная, которая закончится еще очень нескоро, а то и не закончится никогда. И на этой войне кто-то постоянно погибает — от яда, когтей и клыков, от несчастного случая, от нелепой ошибки… Такова жизнь. Не стоит думать, что она будет длиться вечно, потому что даже бессмертные, бывает, умирают. И большой трагедии в этом, если рассудить хорошенько, все же нет. Сегодня Гончая, завтра Волкодав, послезавтра… Одним больше, одним меньше… Так суждено. Так записано в книге судеб. Малышу давно стоило привыкнуть и к неизбежным потерям, и к тому, что будут безвозвратно уходить близкие люди. Нужно уметь с этим справляться, особенно Стражу, даже если лет ему совсем немного. А коли станет невмоготу, можно утешиться сознанием того, что через пару веков это и вовсе не будет иметь никакого значения.
А сейчас… Вечная память павшим, как говорят на прощание эльфы.
Таррэн с сочувствием взглянул в окаменевшее лицо Белика, на мгновение встретился с ним взглядом и вдруг мысленно осекся, потому что отчетливо увидел в голубых глазах то, чего совсем не ждал, — до боли знакомую тоску, от которой хотелось волком выть и лезть на стену. Черную бездну глухого отчаяния. Море горечи. Холодную вьюгу одиночества. И целый океан боли, которую некому показать. Казалось, только глаза еще жили на его неподвижном лице, но всего через мгновение, за которое темного эльфа вдруг обдало морозом, погасли даже они, став снова сухими, холодными, бесстрастными и совсем чужими.
Ох, малыш, кого же ты потерял?!
Белик резко сжал губы и отвернулся, после чего так же молча встал, легонько сдавил плечо Шранка и в одиночестве покинул притихший зал. Не тронул ни еды, ни воды, ни даже молока, специально принесенного кем-то заботливым к столу. Просто ушел — с бесстрастным лицом, каменеющим сердцем и огромным грузом в душе, который незачем было выставлять напоказ. Только надел оставшийся от погибшего товарища камешек на шею и бережно убрал его под рубаху.
Траш беззвучно исчезла вместе с ним.
Спустя еще одну долгую минуту остальные Гончие, закончив нерадостный обед, тоже поднялись, неслышно вздохнули и без единого звука покинули ставшее душным помещение — тихо, быстро, почти незаметно. Но только после их ухода напряжение в воздухе стало постепенно спадать.
— Урантар? — негромко спросил Сова, едва угнетающее молчание разбавилось неловким шорохом зашевелившихся Стражей, неслышными вздохами и неуверенно возобновившимися, но все равно приглушенными разговорами.
Дядько невесело улыбнулся:
— Ты прав: недавно мы потеряли верного друга и соратника. Еще одного… из многих.
— Гончую?
— Да. Причем одну из лучших, что я только видел в жизни: быструю, легкую, смертоносную. Отличного Стража и прекрасного бойца, с которым мало кто мог сравниться из наших.
— Хмера? — быстро уточнил Таррэн.
— Хуже. Месяц назад ему не повезло столкнуться с «Серой чумой», а от нее, как ты, наверное, знаешь, еще никто не выздоравливал. Он тоже не питал иллюзий на этот счет. Но мы с Беликом надеялись, что по возвращении хотя бы застанем его живым — чтобы проститься и дать последний бой,
[4] как заведено. Времени было достаточно, потому что яд действует постепенно, и мы бы непременно успели… да только Сар’ра рассудил иначе.
Светлые понимающе переглянулись. «Серая чума» — и этим все сказано. «Серая чума» — плохой яд, старый, злой, если так вообще можно сказать о яде. Он не давал быстрой и легкой смерти, не позволял жертвам мирно отходить во сне, вроде «Золотой пыльцы» или порошка желтой акации. Он был ничуть не лучше, чем пресловутая «Черная смерть», от которой умирали в муках. Он съедал несчастных заживо, день за днем отвоевывая себе новый кусочек тела и превращая его в уродливую глубокую язву. На лице, руках, на туловище… где угодно. Для него не было преград. И от него не было противоядия. Порой язвы были так глубоки, что проедали насквозь кожу и мышцы, ломали кости, крушили внутренности. Однажды возникнув, они больше не заживали и с каждым днем расползались все сильнее, постепенно превращая жертву в чудовище, лишенное всякой надежды на спасение. Но, что самое страшное, боли при этом не было до самого последнего момента. Бывало, человек даже не знал, что уже мертв, жил себе и жил. Охотился, любил, ненавидел, убивал. И замечал неладное лишь тогда, когда внезапно подламывалась рука или из незаметной ранки начинала течь сукровица. А потом становилось слишком поздно: «чума» не щадила никою. Она приносила отчаяние, обреченное понимание, тяжкое осознание близкого конца, которого невозможно избежать. Когда ты точно знаешь, что умрешь. Знаешь, что это будет скоро. Но знаешь так же, что умрешь не как воин — с мечом в руках, не в бою и не в честной схватке. А медленно истлеешь — слабым, беспомощным, жалким, изуродованным до неузнаваемости; в собственной постели, без права на последний поединок и с отчетливым пониманием того, что можешь только сдаться на милость подбирающегося рока.
Возможно, этот Сар’ра сделал правильный выбор: подчас лучше умереть, чем ждать несколько месяцев неизбежной развязки. Призвать Ледяную богиню в такой ситуации легче самому, чем мучительно долго ожидать ее тихой поступи у изголовья.
— Он попросил кого-то об… услуге? — тихо спросил Таррэн.
— Нет. Просто ушел.
— Куда? — непонятливо встрепенулся Весельчак.
— В лес, — печально улыбнулся Страж. — Без доспехов и провианта. Без амулетов и всякой защиты. Один. Чтобы принять свой последний бой там. Дождался, пока мы с Беликом отъедем подальше, и ушел. Просто не хотел, чтобы его видели… таким, каким он стал бы к этому времени.
Рыжий невольно передернул плечами:
— И что, его никто не остановил?
— У нас не принято вмешиваться. Однако он обещал малышу, что дождется, встретит, увидит его напоследок… и не дождался. Поэтому нам сейчас так трудно.
— Вот оно что…
Урантар печально кивнул:
— Для Белика это тяжкий удар, потому что Сар’ра был его другом. Близким и преданным другом, какого, наверное, никогда больше не будет. Он был и моим другом, — тихо добавил Страж. — Именно он помог мне двадцать лет назад, в тот день, когда к нам вышли Белик и Траш. Они умирали тогда, слившись чересчур тесно, как вчера; умирали от истощения и слабости, от ран и потери крови, потому что страдали тоже за двоих… да вы сами видели, как оно бывает: даже приблизиться страшно, потому что малыш, сорвавшись, теряет рассудок и становится настоящим зверем. А Сар’ра не побоялся подойти, забрал их с собой и потом много дней выхаживал обоих. Он научил их быть вместе даже тогда, когда они ходят порознь. И научил быть по отдельности, когда им приходилось сливаться. Он помог Белику вернуться к людям, помог ему выжить в том кошмаре, который едва его не убил. Он помог Траш стать тем, кем она стала сейчас. Он был их единственным другом, напарником, помощником… а также был ведущим у Гончих на протяжении очень долгого времени.
