Эльф машинально перевел взгляд на притихший лес и снова почувствовал смутное беспокойство. Как он там? Живой? Не ранен? Как ни странно, но этот пронырливый стервец ему действительно нравился. Вернее, вызывал жгучее любопытство и ничем не объяснимый интерес. С трудом верилось, что именно он вот уже несколько лет является вожаком непримиримых Гончих. Тех самых свирепых Гончих, которые даже воеводу откровенно игнорировали, а перед ним почему-то покорно склоняли буйные головы.
Ну да, на самом деле Белик вовсе не юн. Да, не мальчишка и даже не подросток. Да, жил рядом со Стражами с самого рождения и носил в себе кровь не одного поколения воинов. В последние двадцать лет безвылазно охотился в смертельно опасных пределах и, надо признать, немало в этом преуспел. Само собой, с годами он сильно изменился. У него появились немалая сила, ловкость и просто фантастическое проворство. К тому же его уважают. Иногда даже побаиваются. Причем Траш не имеет к этому никакого отношения. Еще он превосходный боец, прекрасный лгун, просто отличный убийца и совершенно бесподобный источник всяческих подстав и откровенных гадостей, которые всю дорогу сыпались на их головы одна за другой, включая последнюю шутку с узами, от которой темного эльфа до сих пор передергивало.
Да, он попортил им немало крови, но все же есть в Белике что-то такое, что заставляет в его присутствии ощутимо нервничать и невольно оглядываться по сторонам. Будто на людной площади, когда ты стоишь в толпе, ловишь со всех сторон загадочные взгляды и долго не можешь понять почему. А потом вдруг обнаруживаешь, что не застегнул ширинку, и в смущении отводишь глаза. Так и с Беликом: все время ищешь какой-то подвох. Есть в нем что-то неуловимое — в запахе волос, в посадке головы, в форме скул и губ, в пронзительных голубых глазах, наконец, от которых каждый раз начинает тревожно екать сердце, а у Литура и вовсе пропадает дар речи и исчезает всякое желание спорить. Что-то настолько слабое, незаметное, что кажется просто фантазией, причудой, выдумкой, но полностью избавиться от этого странного чувства никак не удается.
Что-то в Белике сильно не так. И чем дольше Таррэн на него смотрел, чем больше узнавал, тем сильнее в этом убеждался, вот только никак не мог сообразить, что же именно не в порядке. Литур, конечно, знает, но никогда не скажет — это очевидно. Урантар знает тоже, но у этого вовсе ничего не выпытаешь — осторожный, зараза. Гончие, разумеется, в курсе, но к этим так просто не подойдешь: загрызут и не поморщатся. Остальные Стражи если и знают, все равно будут делать вид, что не понимают сути вопроса, что оглохли, ослепли и вообще ни при чем, потому что им явно намекнули, чтоб держали язык за зубами. Сам слышал от Кузнечика. А Траш и Карраш, испытывающие к теряющемуся в догадках перворожденному хоть какую-то приязнь, как назло, не умеют разговаривать.
И что же тогда остается?
Остается докапываться самому и надеяться, что Белик — эта коварная и скрытная Гончая, которую хочется то удавить на месте, то расцеловать в обе щеки, — в один прекрасный день наконец-то станет понятным и ясным, как божий день. И что это открытие не заставит сожалеть о своей настойчивости одного любопытного, упорного, но уже уставшего от бесконечных загадок эльфа, который в последнее время не только уделяет слишком много внимания некоему хамоватому и не терпящему его пацану, но вдобавок стал чересчур много думать, вопреки собственному утверждению, о нем же и старательно избегать ехидного шепотка внутреннего голоса, что уже который день злорадно напоминает про этот нездоровый интерес.
«Я точно схожу с ума, — мрачно подумал Таррэн, тщательно растирая виски. — Интересно, это только со мной что-то неладно или Элиар так же чувствует к Белику… Тьфу! Что ж за напасть-то?! Надо завязывать с этим, иначе ничем хорошим я не кончу… Боги! Нет, так нельзя. Наверное, надо выпить, а то еще немного — и начну забывать, кто я и для чего сюда пришел. Все, больше никаких уз. Ни за что, потому что они слишком прочно внедряются в голову. Скоро начну на расстоянии определять, где находится этот пацан, будто на мне до сих пор висят эти проклятые ниточки. Уже начинает казаться, что он совсем близко…»
— Идут! — неожиданно ворвался в беспокойно мятущиеся мысли чей-то напряженный голос. — Внимание!
Темный эльф почти благодарно взглянул на Муху, только что давшего ему благовидный предлог отложить тревожные размышления на потом. Тряхнул растрепанной головой, окончательно приходя в себя, выпрямился и, расправив плечи, глубоко вздохнул. Ну вот, так гораздо лучше: никаких догадок, никаких сомнений и никаких глупых домыслов. Все просто и понятно: там — они, а тут — мы. Долой чужаков, наших бьют… и все такое прочее. Дело за малым — перебить всякую нечисть и со спокойной совестью провалиться в крепкий сон, потому что во сне, как известно, приходят ответы на многие важные вопросы. А еще там не бывает никакой раздвоенности и непонятных, необъяснимых и совсем уж дурацких желаний, от которых наяву отчаянно горят уши и нередко темнеет в глазах.
— Да что же это? — прошептал кто-то рядом с эльфом, заставив его мигом забыть о недавних думах. — Откуда взялись? Как они могли?! Так быстро?!
Таррэн вздохнул и быстро подошел к краю, чтобы выяснить, кто на этот раз придет за их жизнями и попытается штурмовать каменную крепость. В тот момент он даже не обратил внимания на невероятно напряженную позу Мухи, не заметил судорожно вцепившегося в ограждения второго Стража, в задумчивости не увидел, как меняются лица остальных Сторожей вокруг и как нервно кусает длинный ус встревоженный воевода. Не увидел испуганно округлившихся глаз высунувшегося из своего убежища Карраша, широко распахнутых глаз обоих светлых сородичей, на лицах которых вдруг отразились неуверенность и несвойственная им растерянность. А потом поднял взгляд выше и буквально обмер от странного ощущения: показалось, на него тысячами горящих глаз уставилась сама Ледяная богиня.
Он сперва не смог осознать всего величия того, что довелось так внезапно узреть. Не смог охватить заметавшимся в панике разумом ту устрашающую картину, что открылась его глазам. И не сумел, к своему стыду, мгновенно оценить жутковатое великолепие, смотрящее на него миллионами новых огоньков. Потому что это было слишком страшно, нереально, неправдоподобно. Будто идешь по обычной пустынной дороге, ни о чем не подозреваешь, заносишь ногу для следующего шага, а под ней вдруг разверзается бездонная пропасть, в которую ты уже почти ступил. Ты еще качаешься, не веря сам себе, надеешься, что это просто сон, силишься понять, как же такое могло случиться и где же ты ошибся, но никак не успеваешь. Просто не можешь ни о чем думать. А потом с воплем проваливаешься в никуда и не знаешь, сколько времени продлится эта агония.
Темному эльфу потребовалось некоторое время, чтобы понять происходящее, но когда пришло наконец запоздалое понимание, а испуганное сознание все-таки признало страшную правду, Таррэн осел и как-то отрешенно подумал: «Нам конец».
— Как же их много… — сглотнул стоящий рядом Муха.
Ему никто не ответил, потому что стоящая напротив армия была поистине великанской. Громадной настолько, что первые ряды уже преодолевали первую сотню шагов, чуть не маршируя в ногу под неслышную музыку, а последние терялись где-то далеко в лесу, тревожа своей поступью высокие деревья, безжалостно сминая траву, нещадно вытаптывая землю, вскрикивая и торжествующе порыкивая, потому что было очевидно: ни одной заставе не устоять против такого количества врагов. Казалось, Проклятый лес собрал все, что имел, чтобы бросить на людей в эту единственную, ожесточенную, но недолгую схватку. Чтобы смять численностью, задавить бессчетной мощью и сделать это как можно скорее. Раз и навсегда. Навеки избавиться от дерзких соседей — сперва от одного, а затем и от всех остальных. Он выставил своих мохнатых солдат как умелый полководец — идеальными рядами, постепенно набирающими силу. Удивительно слаженно вышагивающими ровными колоннами, в которых царили безупречный порядок и ненормальное спокойствие. А еще — ощутимая уверенность в победе.
