– Ей уже поздновато для кукол. Почти тинейджер.
– Ну, не знаю, пусть бы мечтала о платье, стильной сумочке, планшете…
– Хватит болтать без толку, – оборвала его Айви. – Время уходит, идите работайте.
– Я?
– А кто?
– Я понимаю, сударыня, ваш подход, и даже согласен с ним. Каждый должен делать своё дело. Но, подумайте сами, будет не очень хорошо, если с ней заговорю я.
– Почему же?
– Это может вызвать ненужное подозрение. И не только у девочки. Что гораздо хуже, подозрение может возникнуть у прохожих. Знаете, сейчас такие времена… По городу ходят слухи о педофилах, маньяках и охотниках за донорскими органами. При первом же подозрении меня мигом скрутят и уволокут в каталажку, а то и просто кастрируют на месте.
– А если к девочке подойду я, это воспримут нормально?
– Во всяком случае, молодая на вид девушка вызовет меньше подозрений, чем мужчина среднего возраста. Прекрасные маньячки встречаются редко. В крайнем случае потянете на медсестру подпольной клиники.
– И что мне сказать Кристине? – Айви даже растерялась, но, видимо, приняла аргументы Николая всерьёз.
– С детьми лучше не врать, – твёрдо заявил Николай. – Они чувствуют враньё. Скажите честно, что вы фея и готовы исполнить любое не очень сложное её желание. Скажите, что людские чувства – такая вещь, которая не поддаётся манипуляции.
– Правда?
– Всё как на духу.
– Я о другом. Вы правда считаете, будто чувства не поддаются манипуляции? Или косите, извините, под наивного юношу? Ну, так вам не идёт. И уж на меня такие приёмы не действуют.
– Хотите поговорить об этом? – осклабился Николай.
– Хорошо. Но имейте в виду, я могу поговорить с девочкой, но договариваться всё равно придётся вам. – Овда встала и направилась к выходу. – Закажите мне ещё чашку какао.
Николай наблюдал, как его спутница присела рядом с Кристиной и начала говорить. Девочка поначалу как будто не слушала, но потом замерла и смотрела в учебник лишь для вида. Однако так и не повернула голову в сторону собеседницы. Кристина несколько раз что-то ответила, а потом Айви встала и распрощалась. Возвращаясь, она заглянула в «Транспортёр», словно надеясь застать там Николая и сразу уехать, потом всё же зашла в кафе.
– Ничего не вышло, – сказала она, принимая чашку с какао.
– Придётся копать глубже.
– Копать? Её мама уже встречается с парнем, а отец завёл подружку ещё до разрыва. Куда там копать?
– Ну, не знаю. Старая любовь не ржавеет. Можно пробудить их давние воспоминания, когда они любили, когда путешествовали вдвоём, когда мечтали о чём-то хорошем…
– А потом это всё рухнуло…
* * *
– Странная всё-таки девочка, – задумчиво произнесла Айви, когда они уже порядком отъехали от родного города.
– Чем же?
– Я полагала, что дети могут воспринимать рассказы о чудесах взаправду, пока они маленькие, или с недоверием, когда взрослеют. Но в любом случае они должны проявлять при этом какие-то эмоции. Удивление, раздражение, восторг.
– А Кристина?
– А она восприняла всё как должное и при этом не проявила никакого интереса к чуду как таковому. И даже не удивилась предложению перезагадать желание. Просто отказалась, и всё. Спокойно, точно отказывалась от шоколадки, предлагаемой взамен новенького велосипеда.
– Так оно и есть, – сказал Николай.
– Что?
– Я имею в виду, что она отказалась от шоколадки взамен чего-то более серьёзного, с её точки зрения. Дело не в относительной ценности. Ну, знаете, как бывает, когда дети приносят игрушки или жертвуют карманные деньги на какое-нибудь благотворительное мероприятие?
– Возможно. – Айви задумалась.
– Но что ж, теперь, – вздохнул Николай, – придётся искать варианты. Что у нас дальше?
– Пора выбираться понемногу в мир, – сказала Айви. – Отправимся в Америку или Казахстан? Казахстан предпочтительнее, там один контракт ограничен сроком. И срок этот истекает. Зато в Америке есть заковыристое дельце, которое может потребовать немало усилий. Что у вас там, кстати, с английским языком? Вы вроде бы проявляли неуверенность.
– Не очень. – Николай поморщился. – Сержант меня понимает, конечно, хотя, с другой стороны, там и понимать нечего. Но вот казахского, если честно, я не знаю совсем.
– Он похож на татарский.
– Но я не знаю и татарского.
– Прискорбно. Но делать нечего. Обойдёмся. В крайнем случае я переведу. Ну а с английским мы дело поправим.
– Поправим?
Он не успел выяснить, что имела в виду Айви, потому что в этот момент за спиной послышался шорох. Николай повернул голову и увидел в окошке грузового отсека мордочку ангела.
– Что за чёрт? – испугался Николай. – Кто ещё у вас живёт в фургоне?
Он мог ожидать от спутницы чего угодно: монстра, призрака, ручного зверька или забытого любовника. Айви недоверчиво оглянулась, видимо, посчитав его слова шуткой, и вдруг засмеялась. Потом сдвинула окошко, отделяющее кабину от грузового отсека.
– Вылезай, моя дорогая.
Ангелочек протиснулся сквозь окошко и затащил следом за собой школьный ранец.
– Пристегнись, дитя, – сказала Айви. – Мы же с тобой послушные девочки, а значит, должны соблюдать правила дорожного движения.
– Вот чёрт! – Николай наконец-то узнал Кристину. – Не хватало, чтобы нас обвинили к похищении ребёнка.
– Мама думает, что я на продлёнке, – сказала девочка.
– Разворачивайте машину! – чуть ли не крикнул Николай.
Айви покачала головой.
– Прямо сейчас мы не сможем вернуться. Часа три придётся поколесить.
– Нас же посадят за похищение детей! – воскликнул Николай и перевёл взгляд на девочку. – Как ты вообще забралась в машину? И зачем?
– Вы же выполняете желания, правда? – почти без вопросительной интонации сказала Кристина. – У вас такая служба. Я сразу догадалась, хотя на машине и нет никакой надписи. Проследила вас от кафе до машины и забралась внутрь.
– Но зачем?
– Мне просто было скучно. И грустно на самом деле. А тут подходит фея и рассказывает о чудесах. Что я, по-вашему, должна была сделать?
– Не знаю, – пожал Николай плечами. – В твоём возрасте я в фей уже не верил. Выпросить мороженое, шоколадку?
– Гораздо интереснее попасть на шоколадную фабрику, – заявила Кристина.
Айви снова весело рассмеялась. Она явно одобряла поступок девочки. Разумеется, ведь ей не приходилось сталкиваться с общественным мнением и правоохранительной системой. Николай, пожив на улице среди самого бесправного сословия, рисковать репутацией и свободой был не готов.
