Когда я показал эти отрывки Галие, она сначала вздернула брови, потом расхохоталась от души. Смеялась так долго, что я начал сомневаться в собственной интеллектуальной полноценности: ну что тут такого безумно смешного? Неужели я настолько поглупел от старости и утратил чувство юмора, что не понимаю очевидного?
– Ну и хитра же ваша сестрица! – выдавила Галия сквозь хохот. – Мимоходом еще и напакостить решила! В МГИМО ребята «с улицы» поступить не могли, там учились только дети родителей определенной категории. Любого наугад возьми – у него окажется либо папа при должности, либо мама, либо оба сразу. И ведь как удобно получилось: нужно только намекнуть, что, мол, отпрыск-то немного не того, не соответствует, а где надо – прочитают, выводы сделают и кому надо доложат. Петр Борисович Парфенов и Илья Николаевич Шумов были большими шишками, на Мавзолее вместе с руководством страны стояли. Сейчас-то их, конечно, никто не помнит, а тогда… Зина ваша не скрывала, что крайне озабочена перспективами брака своего сыночка, но под эту марку еще и личные счеты сводила, как я понимаю. Остроумный ход!
Я вздохнул. Н-да, гордиться троюродной сестрой мне не приходилось. Хорошо, что Галия так хорошо разбирается в том периоде, иначе я бы ни за что не догадался, что́ стоит за этими многочисленными «девушками из института, которых Володенька иногда приглашал к нам на чашку чаю или вместе с которыми занимался и готовился к зачетам и экзаменам».
И все-таки: кто такая Алла и почему Зина о ней ничего не написала? Галия предположила, что Алла – имя вымышленное, а на самом деле девушку звали по-другому.
– «Записки молодого учителя» – это все-таки не дневники, а нечто полухудожественное, близкое к эссеистике, так что вымысел вполне может иметь место. Но я согласна с вами, Дик: концы с концами не сходятся. Если эта Алла действительно умная и вдумчивая девушка, к тому же из приличной семьи, то почему Володя прятал ее от матери, не приглашал в дом и даже не рассказывал о ней? Если бы Зинаида хоть что-то знала об Алле, она бы обязательно упомянула ее, хотя бы в сравнении с Танечками и Леночками, которые, на ее взгляд, не дотягивали до требуемого уровня.
– Почему вы решили, что она из приличной семьи?
– Просто сделала вывод из сопоставления того, как девочка была одета в момент знакомства с Володей, и того, где она жила.
– Одета? – удивился я. – А во что она была одета?
– Она надевала в гардеробе красивый блестящий плащик.
Да? А я этого совершенно не помнил. Взял папку с «Записками», посмотрел на первую страницу. Все верно.
– Ну и память у вас! – искренне восхитился я.
– Память самая обычная, соответственно возрасту, – улыбнулась Галия, – а вот женское начало умрет только вместе со мной. Красивый блестящий плащик я не могла не отметить при первом же прочтении. Эпизод относится к семьдесят второму году, в обычных магазинах ничего красивого и блестящего не найдешь, это нужно было или покупать в «Березке» на чеки Внешэкономбанка, либо доставать через спекулянтов или иметь знакомства в комиссионках, куда сдавали вещи, привозимые из-за границы. Можно предположить, что у родителей девочки есть определенные связи. Или они хорошо зарабатывают, чтобы переплачивать спекулянтам.
– Или и то, и другое, – задумчиво продолжил я. – А что с местом жительства?
– Если бы связи, деньги или наличие чеков были следствием высокой должности или принадлежности к определенной профессиональной среде, то семья жила бы в престижном районе города, а не в Бескудникове. Бескудниково в те годы считался новостройкой, находился очень далеко от метро, добираться туда было крайне неудобно и долго. Значит, семья обеспеченная, но не находилась рядом с кормушкой власти. Девочка учится в языковой спецшколе и участвует в городской олимпиаде, стало быть, отличница, по крайней мере по одному предмету, гордость класса, отрада преподавателя немецкого языка. Почему же Зинаида не в курсе, что у ее сына есть такая замечательная подружка?
Я задумался. А не могло ли так случиться, что Владимир в Записках действительно использовал вымышленное имя, на самом же деле девочку звали, к примеру, Леной или Таней, и она тоже поступила в МГИМО, и об их отношениях прекрасно знала Зинаида и писала об этом… Нет, не получалось. Во-первых, если верить моей наставнице-профессору, проживание в новостройке далеко от метро плохо увязывалось с возможностями «поступить» чадо в МГИМО. Но даже если и допустить такой вариант, существует неопровержимое «во-вторых»: если девушка, поименованная в «Записках молодого учителя» Аллой, стала сокурсницей Владимира Лагутина, была вхожа в дом и не нравилась его матери, то Зина непременно написала бы что-нибудь вроде «Леночка (или Танечка, или Манечка) изменилась в худшую сторону, а ведь какой была чудесной девочкой, когда еще в школе училась!» Ну, или что-то подобное, дающее основания думать, что Володя знал девушку давно, еще до поступления в институт. А уж если девушка Зине понравилась, то более чем странно, что о ней ничего не сказано.
Получалось, что либо Володя по каким-то причинам скрывал от родителей Аллу, либо не скрывал, но Зинаида о ней молчала, как партизан на допросе. Ни единого упоминания.
– Давайте еще раз перечитаем семьдесят второй год, – предложил я. – Начиная с сентября. Они ведь познакомились в сентябре.
Мы уткнулись в распечатки записок Зинаиды за 1972 год. Про участие в олимпиаде по иностранному языку она, разумеется, написала с гордостью, длительную же болезнь сына (ангину с осложнениями на сердце) упомянула лишь вскользь, не акцентируя внимания на этом.
– Почему так? – снова удивился я. – Неужели Зина была настолько невнимательной матерью? Как-то непохоже, она же столько усилий прилагала к тому, чтобы ее дети получили возможность пользоваться деньгами Уайли-Купера, вела и отсылала записи, копила деньги, заботилась о том, чтобы дать им образование, которое позволит выезжать за рубеж. Она искренне хотела своим детям лучшей жизни. И вдруг такое невнимание к здоровью сына…
– Дело в другом. Те, кого посылали работать за рубежом, должны были иметь отменное здоровье, чтобы во время пребывания в загранкомандировке их не пришлось лечить за валюту. Если Зина хотела, чтобы ее мальчик учился в МГИМО и впоследствии получил хорошее назначение, нужно было стараться скрывать все, что могло вызвать подозрения у медкомиссии. Ангина – ничего страшного, а вот осложнения на сердце – это уже не годится, – объяснила Галия.
В целом тон, которым описывались события второй половины 1972 года, был у моей сестрицы приподнятым. Она много говорила о том, как гордится вся ее семья (и дети, разумеется, тоже) победами советских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене, как радовались муж и сын победе «наших» хоккеистов над канадскими профессионалами с разгромным счетом 7:3; немало внимания уделено было и подготовке к 50-летию образования СССР, празднование которого должно было состояться в конце декабря. Одним словом, Зиночка изо всех сил старалась произвести впечатление на компетентные органы: муж днями и ночами руководит работой парторганизаций крупных предприятий, а сама она не покладая рук обеспечивает снабжение москвичей продуктами и промышленными товарами, чтобы каждый советский человек, проживающий в столице, мог достойно встретить юбилей великой страны. В конце октября Лагутины всей семьей ходили на премьеру фильма «А зори здесь тихие…», и Зинаида, подробно описав впечатления от новой кинокартины, отметила, что «Ульяна рыдала и долго не могла остановиться, и даже Володя, которого я всегда считала мальчиком не эмоциональным, несколько дней ходил грустный и молчаливый, хотя в последнее время он постоянно находился в хорошем настроении».
