* * *
Приступ подкрался, как всегда, внезапно, но разворачивался в этот раз прямо-таки ураганно. Если обычно с момента появления ауры у меня было минут двадцать-тридцать, а то и все сорок, за которые я должен был успеть остаться в одиночестве, тишине и темноте и в шаговой доступности от санузла, то в этот раз все прелести мигрени обрушились на меня, когда после сверкания в левом глазу не прошло и десяти минут.
– Только не бойся, – едва успел я сказать Назару и поплелся в свою комнату.
Назар поспешил за мной следом, обогнал, быстро задернул шторы на окнах, открыл дверь в ванную, проследил, чтобы я не рухнул, стягивая джинсы. Половина головы стремительно наливалась горячей звенящей болью, сознание начало мутиться, поле зрения сузилось, желудок с кишечником отчаянно боролись за право первым погнать меня к унитазу.
Все инструкции я оставил Назару заранее: ко мне не входить без острой необходимости; сразу позвонить всем заинтересованным лицам и отменить встречи, запланированные на ближайшие три дня; следить, чтобы в моей комнате всегда была бутылка с водой и нарезанный лимон; громко не разговаривать; отключить вызывной звонок у всех телефонов; если я выйду из комнаты, чтобы поесть или выпить кофе, разговаривать со мной вполголоса, а лучше шепотом, и не обращать внимания, если я буду путать или вовсе забывать слова и имена.
– Чьи имена? – не понял Назар, когда я в первый раз излагал ему основы «техники безопасности в обращении со страдающим от мигрени».
– Да чьи угодно. Могу и твое имя забыть. Так что не обижайся, я тебя предупредил.
– Ну ладно, допустим, имя ты забыл, а вообще кто я такой – будешь помнить?
Конечно, он мне не верил, это было видно по его насмешливому взгляду. На самом деле никто не может поверить, что приступ тяжелой мигрени настолько ужасен, пока сам не переживет или хотя бы не увидит со стороны собственными глазами.
– Как повезет, – уклончиво ответил я. – Могу вспомнить, но могу и забыть. И насчет еды: аппетита у меня не будет, но поскольку есть нужно обязательно – моя мигрень голода не любит, – следи, чтобы всегда под рукой было что-то со свежим кисловатым вкусом. Моя экономка, например, в таких случаях делает салат из сырой моркови с яблоком и лимонным соком.
– И что, все три дня ешь один этот салат? – изумился Назар.
– Нет, я только привел пример. Можно печеное яблоко с изюмом, если оно кислое, а если сладкое, то опять же лимон добавить. Йогурт тоже хорошо.
– Кефиром обойдешься, – хмыкнул Назар. – Или простоквашей. Ладно, я все понял.
Он действительно все понял и запомнил правильно, хотя ничего не записывал. Уложив меня в постель, принес сразу несколько бутылок воды и нарезанный тонкими ломтиками лимон на блюдечке. Примерно раз в два часа он бесшумно открывал дверь в мою комнату, приближался к кровати, проверял, до какой степени я еще жив, и, не говоря ни слова, так же бесшумно удалялся.
В первый день приступа я из комнаты не выходил, а на второй день около полудня выполз, шатаясь от слабости, изнуренный рвотой и поносом, и с трудом взгромоздился на табурет у барной стойки. Назар немедленно материализовался, словно ниоткуда, и шепотом спросил:
– Что?
Вопрос я понял, но затруднился с выбором слов, чтобы адекватно ответить. Подумал и выдавил:
– Поиграть…
Я понимал, что сказал что-то не то, но как ни силился – не мог вспомнить, каким словом обозначается намерение поесть и выпить чего-нибудь горячего.
Назар огорченно покачал головой и полез в холодильник, вытащил стеклянную миску с морковным салатом и два разных йогурта – натуральный и фруктовый.
– Пальцем покажи, – попросил он.
С кормлением больного мы с горем пополам справились, и я снова скрылся в своей норе.
К вечеру стало полегче. Слабость была все еще ужасной, я вынужден был при передвижении опираться о стену, и голова сильно болела, но кишечник с желудком утихомирились, и слова я вспоминал без труда. На третий день я, как и обычно, был еще неработоспособен, но уже вполне мог общаться при условии соблюдения уровня громкости и освещенности. Увидев себя в зеркале, привычно ужаснулся: щеки запали, под глазами страшные черные круги, лицо землистое и более морщинистое, чем раньше.
– Это всегда так? – сочувственно спросил Назар. – Или в этот раз как-то особенно сильно?
– Всегда примерно так. Иногда бывает и хуже, но редко.
– И что, все люди, у которых мигрень, вот так страдают?
– У всех по-разному. Мой случай еще не самый тяжелый. Я читал про одну больную, у которой приступы бывали три раза в месяц, при этом перед приступом она прибавляла в весе по пять килограммов, два дня держался отек, потом начинался собственно приступ, головная боль длилась без перерыва от суток до полутора, потом все заканчивалось, и вода сходила. Организм у нее воду задерживал, потом сбрасывал. А ведь это была молодая женщина, чуть за двадцать. Представь, в какой кошмар превратилась ее жизнь: то отек, то приступ, то с горшка не слезть – эти пять литров воды должны выйти, и так три раза в месяц. А жить как? А работать? А с молодыми людьми встречаться? Никто так и не понял до сих пор, что это за механизм и как с ним бороться.
Я действительно прочитал за свою жизнь уйму литературы о диагностике и лечении мигреней, поэтому с удовольствием развлекал Назара описанными в монографиях и учебниках историями болезни. Назар слушал с неподдельным интересом. Особенно поразила его история одной дамы, которую врач наблюдал, когда той уже стукнуло семьдесят пять лет. Во время приступов больной казалось, что у нее исчезает левая половина тела и все, что она видит в левой части поля зрения. В этом состоянии она, например, не может опереться на левую ногу, так как сомневается в ее существовании. Во время приступов несчастная женщина испытывает смертельный страх, потому что ей кажется, будто слева не существует ничего, остается темнота, какая-то дыра, которая подобна смерти, и эта дыра в один прекрасный день станет настолько большой, что поглотит ее целиком. Приступы преследовали больную с детства, но когда она пыталась рассказать о своих страданиях родителям, ей никто не верил, и ее называли врушкой.
– Даже представить себе не могу, в какой ад превратилась ее жизнь, – со вздохом заметил мой друг. – Теперь я немножко лучше представляю себе суть проблемы. Действительно, когда знаешь, что в любой момент может наступить такой кошмар, трудно удержаться от соблазна проглотить таблетку, которая гарантирует, что кошмара не будет. Последствия, даже если о них помнить, наступят еще не скоро, а приступа не будет уже сейчас. Феномен отложенной жертвы психологам хорошо известен. Ты уж извини меня, Дик, но дом у нас гулкий, так что каждый твой поход в санузел я слышал, не в деталях разумеется, а так, по факту, когда вода сливалась. Ну, и на время посматривал, чтобы представлять себе интенсивность и периодичность. Скажу честно: я б такого не вынес, особенно в юности, когда друзья-товарищи, девушки и все прочее…
