– Со мной все понятно, я старый и упрямый осел, а вот ты-то для чего ввязался в мой проект? И не надо мне повторять, что ты просто хочешь помочь и тебе нечем заняться, я это уже слышал в первый же день нашего с тобой знакомства. Но мне тогда показалось, что у тебя есть какой-то личный интерес, личный мотив. Не поделишься?
Назар ответил не сразу.
– Поделюсь, если интересно. Давно это было… Как раз в середине семидесятых. У нас в районном управлении внутренних дел был начальник, а у него, как положено, заместители. Начальник был так себе, профессиональный вполне, но злобный и хамоватый, а вот один из замов у него тогда был просто золотой мужик! Волосов Дмитрий Дмитриевич, Дим-Димыч. Во все наши проблемы вникал, все понимал, поддерживал, прикрывал перед руководством, если нужно, всегда удар на себя принимал. И в деле разбирался отлично. А вот с сынком Димычу не повезло: связался не пойми с кем, отца не слушал, сильно выпивал, то и дело попадал в милицию и там орал, что всех посадит, потому что его папаня – крутой начальник. Одним словом, Димыч от него натерпелся досыта. И вот однажды у нас на территории труп в подъезде нашли, бомж какой-то, весь грязный, насквозь проспиртованный. Забит насмерть, лицо в крови, травма черепа, ребра сломаны… Короче, ничего приятного. Мы начали работать, как положено, почти сразу нашелся свидетель, который видел, как из подъезда, где труп потом нашли, выбегал молодой парень. Лица не разглядел – темно было. Следователю доложили и побежали дальше искать. Мобильных телефонов в то время не было, так что если опер в поле работает, то его уже не достать. Мы целый день пробегали, вечером возвращаемся в отдел, а нас дежурный прямо у входа ловит, лицо бледное, перекошенное: Димыч у себя в кабинете застрелился.
Я охнул. Такого я никак не ожидал, готовился услышать рассказ о том, как умный и профессиональный Дим-Димыч помог оперативникам раскрыть убийство в подъезде…
– Как же так? Что произошло?
– Вот и мы дежурному такой вопрос задали. Оказалось, что ночью в медвытрезвитель был доставлен сын Димыча, пьяный вусмерть и в перепачканной кровью рубашке. Забрали его с улицы, где он громко орал и приставал к группе молодых людей, собравшихся в сквере попеть песни под гитару. Димыч, конечно, расстроился ужасно, но это ж не в первый раз было, ему не привыкать, тем более начальник того вытрезвителя был нашему заму хорошо знаком, так что все шансы оставались решить вопрос без шума и пыли. И тут один из наших умников решил перед начальством прогнуться, зашел к Димычу и говорит: так, мол, и так, ваш сынок ночью был сильно пьян, и рубашка в крови, и склонности у него криминальные, а я краем уха слышал, как следователь говорил, что по тому ночному трупу в подъезде свидетель нашелся, который видел, как от места преступления убегал молодой человек, по описанию похожий очень на вашего сыночка. Так вы уж там постарайтесь, меры примите, чтобы на вашего сына это убийство не повесили, вы же с вытрезвителем контакт имеете, можете подсуетиться насчет рубашки и всего прочего…
Я ошеломленно молчал. Потом спросил:
– Неужели ваш умный и профессиональный Димыч вот так сразу и поверил, что его сын – убийца? И даже ничего проверять не стал? Да не может такого быть!
– Знаешь, Дик, если б ты спросил меня об этой истории в другое время, я, может, и не стал бы рассказывать. А сегодня как раз к слову пришлось. Что и как думал Волосов, чему он поверил или не поверил – никто и тогда не знал, а теперь уж точно не узнать. Но результат налицо: Димыч свел счеты с жизнью. А сын его оказался ни при чем, хотя следователь, конечно, вцепился в него мертвой хваткой, все повторял: «Раз Волосов сразу поверил в то, что его сын убийца, значит, у него были веские основания так думать, и моя задача – эти основания найти». Рубашку со следами крови отправили на экспертизу, быстро выяснилось, что кровь не убитого бомжа, а какого-то совсем другого человека, с которым сын Димыча в подпитии подрался. И человека этого нашли, и алиби у парня оказалось… Ну и скандал, конечно, на все управление внутренних дел города: замначальника районного управления застрелился на рабочем месте, это не шутки. Выговоры посыпались на всех подряд, некоторые офицеры даже неполное служебное соответствие получили.
Назар сделал паузу, снова прикурил.
– А убийство бомжа мы так и не раскрыли, хотя старались изо всех сил. Мы, опера, Димыча уважали и ценили, и когда выяснилось, что его сын не причастен, посчитали для себя делом чести вычислить и найти преступника. Ну, как бы в память о нашем Димыче. Чтобы никто о нем не думал как об офицере милиции, воспитавшем в своей семье убийцу. Всю агентуру на уши подняли, всех трясли – ничего. Но руководство нам особо долго возиться с этим убийством не позволило, бомж – он и есть бомж, чай, не председатель исполкома и не народный артист. Это преступление даже на контроль на уровне города не поставили. Как нынче говорят, за бомжа никто вписываться не стал. Знаешь такое выражение?
– Раньше не знал, теперь выучил, – улыбнулся я. – И ты надеешься сейчас раскрыть то давнее убийство?
Он рассмеялся своим журчащим, дробным смехом.
– Что ты, Дик, такие глупости мне даже в голову не приходят. Убийство бомжа в подъезде, да спустя сорок лет… Нереально. Да и зачем? Даже если допустить невероятное и поверить, что я найду убийцу, то что с ним делать? Сроки давности вышли, к ответственности привлечь невозможно.
– Тогда зачем тебе мой проект?
– Хочу попытаться понять Димыча. Не дает мне покоя его самоубийство. Все сорок лет думаю о нем, думаю, а понять не могу. И с каждым годом от этого понимания отдаляюсь все дальше.
– Почему?
– Потому что Димыч, подполковник Волосов то есть, был мужиком сорока восьми лет от роду, жившим в середине семидесятых, имевшим жену, единственного сына и любимую работу. У меня был шанс, небольшой, но был, приблизиться к пониманию Димыча, когда мне самому перевалило за сорок и у меня были жена, единственный сын и любимая работа. Потом я овдовел, потом сын создал свою семью, потом меня поперли с любимой работы, поскольку стар стал, не гожусь больше. Теперь, когда я думаю о Димыче, все мысли пропускаются через мой жизненный опыт, как сквозь фильтр, понимаешь? О чем бы я ни рассуждал, я все равно рассуждаю как старик, которому хорошо за семьдесят. Я еще помню, как я думал и чувствовал, когда был в возрасте Димыча, но период-то был уже другой, время другое. Перестройка, воздух свободы и все прочее… А в середине семидесятых я был моложе и еще не мог понимать жизнь так, как понимал ее Димыч. Вот я и понадеялся, что если меня поместить в обстановку, хотя бы отдаленно напоминающую семидесятые годы, то, может, какое-то понимание придет. Глупо, да?
– Совсем не глупо. Я ведь, в сущности, в своем проекте пытаюсь сделать то же самое: заставить современных молодых людей мыслить и чувствовать так же, как их ровесник сорок лет назад. Спасибо, что рассказал.
– Чайку? – предложил Назар.
– С удовольствием, – отозвался я.
* * *
Нужный офис Артем нашел далеко не сразу: дома на указанной на сайте улице строились хаотично и в разное время, и номера им присваивали с обозначением «корпусов» и «строений», да еще с дробями – не пойми в каком порядке. Ну как, как можно с первого раза найти дом 12/4, корпус 3, строение 1, если рядом с домом 10 находится дом 16, корпус 7? На половине зданий хотя бы указатели висели, но другая половина существовала анонимно. Хорошо, что Артем вышел из дома с запасом времени, как чувствовал, что придется долго плутать.
