Мне невыносимо сидеть дома и не работать, я к этому не привыкла, но тошнота и головокружение пока не проходят, и врачи категорически отказываются меня выписывать. Володя тоже грустит, и это понятно: он молодой парень, ему хочется нормальной веселой студенческой жизни, а он вынужден лежать в постели и не выходить из дома. Ничего, это временные трудности, мы поправимся, и все наладится».
В 1979 году Зинаида отчиталась о том, как возмущены были ее коллеги скандалом вокруг альманаха «Метрополь», как горевала вся страна, оплакивая 178 погибших при столкновении самолетов над Днепродзержинском, в том числе футболистов ташкентской команды «Пахтакор», как радовались за советских хоккеистов, снова ставших чемпионами мира. Подробно описала впечатления от премьерного спектакля во МХАТе по пьесе Александра Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся», на который ходила с мужем и дочерью. Покритиковала, причем весьма пространно, фильм «Осенний марафон», премьера которого состоялась в декабре, перед самым Новым годом. О сыне же упомянула всего в одной фразе:
«Володя, к сожалению, не смог пойти с нами в театр на премьеру пьесы Гельмана: он очень любит свою работу, старается научиться всем премудростям как можно быстрее, боится совершить ошибку или допустить оплошность, поэтому все перепроверяет и переделывает по нескольку раз, засиживается в министерстве допоздна, очень устает».
Этот отрывок тоже был помещен на доску.
И, наконец, цитата из отчета за 1980 год, написанного в январе 1981 года:
«Не могу не поделиться материнским беспокойством по поводу Владимира. Он по-прежнему ни с кем не встречается и о создании семьи даже не думает, хотя ему уже 25 лет. Он вполне освоился на работе в министерстве и теперь уже не засиживается допоздна, успевает выполнить все задания в рабочее время, но вечера проводит не с девушками и не с друзьями, а в нашей районной библиотеке. Конечно, я как мать должна радоваться, что наш сын любит книги и тянется к знаниям, но мне так хочется внуков! И так хочется, чтобы Володя устроил, наконец, свою личную жизнь. Не стану скрывать, у меня были опасения определенного рода, ведь молодые умы так неустойчивы, даже если ребенку дали правильное советское воспитание, поэтому я сходила в библиотеку и проверила, действительно ли Володя ее посещает. Заведующая оказалась очень любезной, попросила сотрудниц из абонемента и читального зала все уточнить, к ней в кабинет тут же принесли формуляры, и я убедилась, что наш сын и в самом деле почти каждый вечер сидел в читальном зале, брал произведения классиков русской и зарубежной литературы, читал и делал выписки. Мы обсудили эту информацию с мужем и пришли к заключению, что у нас нет оснований беспокоиться о мальчике, который много работает, а в свободное время думает не о девицах и не о гулянках, а о великой русской литературе. Что ж, внуки подождут. Тем более Ульяна пользуется повышенным вниманием со стороны юношей и наверняка скоро выйдет замуж, так что без внуков мы с Николаем Васильевичем не останемся».
Исходя из текстов Зинаиды, получалось, что Владимир Лагутин выбрал карьеру в МИДе, еще будучи школьником, старательно готовился к поступлению в институт, с интересом учился, с удовольствием работал на должности клерка, в свободное время посещал библиотеку и читал классиков, серьезных отношений с девушками не заводил, о женитьбе не думал. С моей точки зрения, которую вполне разделял и Назар, такая картинка сильно попахивала ненаучной фантастикой. Мечтать о карьере дипломатического работника, серьезно готовиться к вступительным экзаменам, с интересом постигать науки – и после этого чувствовать себя счастливым, перебирая бумажки за столом и не имея других перспектив только потому, что не успел вовремя жениться?
– Бред! – убежденно отрезал Назар. – Любой нормальный молодой человек женится на ком угодно при таких раскладах, хоть на кривой, хоть на горбатой, лишь бы анкета была подходящей.
Я был полностью согласен с Назаром, ведь наличие «Записок молодого учителя» совершенно однозначно свидетельствовало о том, что Владимир о карьере в МИДе не мечтал ни одного дня. Он хотел быть учителем литературы, но не посмел пойти против воли родителей.
– Думаю, твой многоюродный племянник специально не женился, чтобы родители не кинулись пристраивать его в загранку, – предположил мой друг.
В этом, как мне казалось, был резон. Какая-то личная жизнь у Владимира наверняка была, но он тщательно скрывал ее от родителей, главным образом – от матери, чрезмерно активной и любопытной. Зина, хитрая и лживая, помешанная на идее отправить детей на работу за границу, не погнушалась бы ничем, лишь бы поскорее женить сына хоть на ком-нибудь более или менее подходящем. Но если личной жизни и в самом деле не было, то этому тоже должна быть причина. Какая? И не в той ли загадочной Алле, непонятно куда исчезнувшей с горизонта, эта причина кроется?
Следующим вопросом, не дававшим мне покоя, было неожиданно благосклонное отношение родителей к тому, что Ульяна не захотела становиться переводчицей и перевелась в Текстильный институт. Об этом я уже говорил ранее, так что повторяться не стану. Почему дочери позволили то, чего не позволили сыну? Зинаида, как обычно, ограничилась лозунгами о свободе выбора и о том, что нельзя губить талант:
«Ульяна старательно учится, она девочка ответственная, и если взялась за что-то – обязательно доводит до конца, но мы с мужем видели, что она тянется к рисованию и тоскует без своих альбомов. Мы с ней поговорили по душам, и Ульяна призналась, что профессия переводчика нравится ей намного меньше, чем раньше, когда она еще училась в школе, а рисование – ее истинное призвание. Я посоветовалась с мужем, и мы решили предоставить дочери свободу выбора. Она захотела учиться в Текстильном институте».
Ульяна поступила в Институт иностранных языков в 1975 году, а с 1977 года училась уже в Текстильном. О переводе в другой институт Зинаида кратко написала в отчете за июль – сентябрь 1977 года, а в записках за следующие три месяца вдруг ударилась в подробности, которые почему-то решила опустить ранее. Подробности эти касались того, как проявлялся в предыдущие периоды интерес дочери к дизайну тканей и моделированию одежды. Например, в январе 1978 года Зинаида решила отчего-то припомнить, как они всей семьей в марте 1977-го (!) смотрели Чемпионат мира по фигурному катанию и как Ульяна комментировала костюмы наших победителей – Родниной, Зайцева, Моисеевой и Миненкова – и какие интересные идеи по усовершенствованию этих костюмов высказывала. «Мы с мужем, – писала Зинаида, – тогда спросили у дочери, не поторопилась ли она с выбором профессии, ведь у нее явные способности в области моделирования, но Ульяна уверила нас, что иностранные языки ей очень нравятся и она с удовольствием будет ими заниматься».
Не обошла моя родственница вниманием и Московский Международный кинофестиваль, прошедший в июле: они ходили и на конкурсные, и на внеконкурсные просмотры, и Ульяна очень внимательно рассматривала одежду иностранных гостей, а дома делала зарисовки и показывала матери со словами: «Мы с тобой сегодня видели вот эту модель платья, а посмотри, насколько лучше она выглядела бы в ткани вот такого цвета или вот с таким рисунком». Одним словом, Зинаида пыжилась и тужилась, чтобы всему миру (но главным образом своим цензорам) доказать, что дизайн текстиля – истинное призвание ее дочери, которое родители замечали давно и готовы были дать дорогу молодому таланту.
