Тут я вдруг вспомнил, что Саид, оставшийся наверху в лагере, оказался обделен мудростью, доставшейся, так или иначе, всем нам. С чувством глубокой несправедливости по отношению к нему я бросился к остальным. Они в это время, к моему удивлению, занимались стаскиванием панцирей с трупов врагов, чтобы, по их словам, одарить ими местных жителей. Я торопливо распорядился двоим отправиться наверх, чтобы рассказать обо всем, что здесь произошло, и успокоить крестьян, еще раз поблагодарив их за великодушие. Саиду же надлежит со всех ног спешить в коридор звуков. Прихватив с собой полдюжины трофейных панцирей и охапку оружия, друзья скрылись в галерее. Я же опять вышел в зал и погрузился в нахлынувшие на меня мысли. Оглядывая множество уже мертвых тел и стоящий над ними до самого свода искрящийся туман мудрости, в котором гигантская статуя Ктулху казалась живой, я с содроганием вспомнил его слова о миссии, которую мне предстояло исполнить здесь. И с еще бо́льшим содроганием я осознавал, что вижу сейчас перед собой ее завершение. В моей голове никак не могло уложиться, как так случилось, что на этот раз его жрецом стал именно я, и именно мне он сейчас обязан этой порцией мудрости. Поистине разум Великого Ктулху не имел пределов. Ведь он наверняка знал, что я ни за что не подниму руку на мирных и беззащитных людей, и повернул дело именно так, что гнусная миссия жертвоприношения обернулась благородной миссией их защиты. У меня почему-то не было никаких сомнений в том, что это именно он так выстроил и направил ход событий, что все произошло само собой, не дав мне ни малейшего повода для колебаний, нисколько не нарушив моих моральных правил. Это было поистине гениальным стратегическим ходом. Кстати, теперь получалось так, что мы имеем полное право на обещанные нам сокровища.
Внезапно мысли мои были прерваны неясным чувством тревоги. Что-то вдруг неуловимо изменилось в окружающей обстановке. Я долго не мог понять, что именно, мучительно вглядываясь и вслушиваясь в клубящуюся пустоту зала. И вдруг я увидел перемену в этой пустоте: она изменила свой цвет. Теперь она, вместо розоватой, подсвеченной заходящим солнцем, стала заметно голубой, причем голубизна эта поднималась откуда-то снизу. Поначалу я не мог определить источник этого робкого свечения, но когда им осветилась статуя Ктулху, стало ясно, что оно поднимается из бездны. Повинуясь отрешенному любопытству, совершенно безотчетно, вопреки всякой осторожности, я вдруг направился прямо к колодцу, ожидая увидеть еще одно чудо подземелья. Старательно обходя трупы, я приблизился к парапету и, опершись на него, заглянул вниз. Едва различимая обычно, глубина бездны сейчас была освещена голубым пульсирующим сиянием, которое постепенно набирало яркость, будто поднимаясь со дна к поверхности. И тут я ощутил отвратительный удушливый запах, который, едва коснувшись моего носа, моментально проник в самые глубины мозга и куда-то внутрь, вызвав ужасную тошноту, от которой даже закружилась голова и подкосились ноги. Холодный страх пронизал мое сердце, и я, отшатнувшись от парапета, сделал несколько шагов назад. Однако это были лишь несколько шагов. Жадное любопытство словно поставило позади меня незыблемую стену, впитавшую весь страх без остатка, едва я коснулся ее спиной. Тошноты и головокружения как не бывало. Я стоял, бессознательно сжимая рукоять ятагана, и не отрываясь смотрел на уже льющийся из бездны пляшущий свет. Запах становился все гуще и ядовитее, но я больше не обращал на него внимания. Я уже знал, что сейчас увижу. И я увидел его. Сияние стало нестерпимым, заставив прозрачный туман мудрости искриться алмазами, а из-за парапета вдруг показалось нечто округлое и огромное, переливающееся совершенно непонятными цветами. Возвысившись над парапетом, оно навалилось на него, растекшись в стороны, и уставилось на меня. Странно, но у меня при взгляде на него возникла именно такая мысль. На его поверхности не было ничего, чем можно было «уставиться», но вся его поза выглядела именно так, будто оно с интересом разглядывает меня. Стоило мне об этом подумать, как его поверхность задвигалась, и на ней появились два бугра. Некоторое время они росли, достигнув внушительных размеров, затем вдруг треснули продольно. И, к моему великому удивлению, из образовавшихся отверстий выпучились два огромных глаза, очень похожие на человеческие, только без ресниц. От неожиданности я отшатнулся и сделал еще два-три шага назад, не зная, что и думать. Глаза же насмешливо сощурились, и один из них лукаво подмигнул мне. От всего этого в моей голове воцарилась полная путаница, и я даже не сразу сообразил, что раздавшийся вдруг булькающий и дребезжащий голос обращается именно ко мне:
– Ты великолепно исполнил свой долг, властелин благодарит тебя. И ты сполна получил свою сегодняшнюю долю, так что отойди с дороги, если не хочешь, чтобы тебя растоптали. Остальное принадлежит властелину.
Все слова, составляющие эту фразу, имели разную высоту и интонацию, будто были набраны из разговоров разных людей, говоривших о разном в разной обстановке и разном настроении, и совершенно не вязались друг с другом. Да и сам голос был каким-то неестественным, неживым, походящим на звучание какого-то немыслимого, но безнадежно расстроенного музыкального инструмента.
Тем временем то, что вылезало из бездны, словно тесто из наклоненного горшка, перевалилось через край и потекло в зал. Оно было огромно, его масса, дергаясь, пульсируя и переливаясь пятнами и разводами, заполняла пространство, грозя вот-вот навалиться на меня. Спотыкаясь о трупы, я поспешил обратно к коридору звуков. То и дело оглядываясь, я видел, как из колодца появлялись новые и новые существа, если это были существа, и расползались по залу в разные стороны. Форма их при этом постоянно менялась, вся поверхность находилась в непрерывном, казалось, совершенно беспорядочном движении, столь разнообразном, что не укладывалось в голове. Размеры их также поражали воображение, хотя и не были столь уж громадными. Просто такими размерами не обладало ни одно известное живое существо. Передвижение же их было просто удивительным. Они именно перекатывались, то сжимаясь и становясь выше, то расплющиваясь, и делали это очень быстро и ловко, легко меняя направление, резко останавливаясь, пятясь назад или вдруг уходя в сторону. Все эти перемещения выглядели очень деловито, а сами существа напоминали суетящихся муравьев. Все они испускали голубое пульсирующее сияние, то угасая, то вдруг ярко вспыхивая. Я вспомнил рассказ царевича Сулаймана и уже не сомневался, что передо мной – легендарные Шог-Готты. Эта мысль бросила меня в холодный пот, хотя знакомство с ними произошло само собой, на удивление гладко и мирно и даже как-то по-приятельски. Казалось, я вполне могу подойти вплотную и похлопать его по лоснящемуся боку, словно домашнего быка.
Скоро они заполнили весь зал, казалось, слившись воедино, и вся эта сплошная масса заколыхалась, словно поверхность моря. И тут стоящий под сводами невидимый, но отчетливо клубящийся туман стал опускаться к ним и впитываться в их тела, словно влага в ком земли. Было ясно видно, как он, едва соприкоснувшись с этим шевелящимся ковром, тут же засасывался им, и это зрелище завораживало своей необычайностью, так как действительно не было похоже ни на одно из земных явлений. Он уходил в них легко и быстро, как вода в песок, и вскоре иссяк, оставив после себя такое привычное уже для нас пустое пространство центрального зала.
