Иногда на повозках стояли металлические клетки, казалось, отлитые целиком, битком набитые слабо копошащимися, причудливыми и ни на кого не похожими скелетами. Понять, как они выглядят, было совершенно невозможно, так как они были буквально переплетены между собой и продавлены друг в друга. Эти клетки просто ставили на бронзовый короб, внутри которого разводили костер из камней, которые горели без пламени, давая сильный жар. Спустя несколько дней из клеток выколачивали прах, сваливая его в бездонные ямы, а сами клетки вновь куда-то увозили.
Бывало, ночные караваны привозили множество судорожно шевелящихся предметов, похожих на куски многократно разрубленных гигантских червей длиной и шириной в человеческое тело, покрытых грубой, отвратительного вида кожей, с сочащимися слизью срезами. Протыкая особыми крючьями, их закрепляли в многочисленных ячейках по краю огромного каменного колеса, установленного горизонтально в одном из помещений подземелья, которое затем с помощью замысловатого механизма раскручивалось до невероятной быстроты. Жестокая сила, которая рождается во всем, что бежит по кругу, начинала высасывать из них жидкость, которая, струясь по желобам, разбрызгивалась вокруг, стекая затем через отверстия в полу куда-то вглубь. Через несколько дней останки, превратившиеся в совершенно высохшие обрывки, заменялись свежими, еще живыми, обрубками, которые были сложены тут же.
Довольно часто на повозках привозили целые груды круглых и яйцевидных предметов, похожих на камни, размерами от человеческой головы до головы буйвола. Эти камни светились в темноте, обычно – тускло, временами же – ярко вспыхивая. Причем свет мог гулять по их поверхности всевозможными пятнами и переливами. Их также складывали в ванны и заливали водой, в которую мастера заранее сыпали различные порошки и вливали разноцветные жидкости. Некоторое время они лежали в ней, испуская едва заметный дым, пока не превращались в удивительные образования, сохранившие изначальную форму, но представляющие собой тонкую ажурную крупную сетку с правильными квадратными ячейками, не только покрывающими поверхность, но и заполняющими всю толщу, располагаясь в безукоризненном порядке. Они поражали своим изяществом и совершенством, и многие из окружения правителей разбирали их для украшения своих домов. Однако сохранялись эти прекрасные таинственные предметы весьма недолго, постепенно рассыпаясь, не говоря уже об их изначальной хрупкости.
Иногда повозки были нагружены кожаными или холщовыми мешками, в которых что-то шевелилось и издавало разнообразные звуки. Мешки бывали как небольшими, в рост человека, так и огромными, которых на повозке умещалось не больше двух-трех. Бывали также сундуки и ящики, из которых доносилась неясная возня. Их, не открывая, растаскивали по камерам и казематам, особо не церемонясь с их содержимым: грубо сбрасывали с повозок на каменный пол, безжалостно перекатывали, толкали и пинали, то и дело садились на них передохнуть, а затем, резко дергая, волокли дальше, чувствительно задевая за углы на поворотах и лихо переваливая через пороги и ступени. В конце концов все они исчезали в мрачных комнатах, и никто из непосвященных не знал, что происходит за плотно закрытыми каменными дверьми. Никто не знал, что или кого скрывали в себе эти мешки и ящики, и что стало с их пленниками в конце концов.
Два или три раза за всю историю подземелья ночные караваны доставили совсем уж невиданный груз. На мягкой подстилке из пальмового войлока, покрытого хорошо выделанной кожей, искусно привязанные к повозкам ремнями для полной неподвижности и прикрытые сверху рогожей, лежали странные сосуды. Они были правильной удлиненно-кубической формы, длиной почти в рост человека и два локтя в поперечнике. Сделаны они были из совершенно загадочного материала, очень похожего на безупречно прозрачный кварц, однако составляющие сосуд пластины были столь огромны, что представить себе такой кристалл было просто невозможно. К тому же стыки пластин были абсолютно неразличимы, и создавалось впечатление, что весь наглухо закрытый сосуд – одно целое. Но самым невероятным, конечно, было то, что находилось внутри. На первый взгляд это была обыкновенная вода, немного желтоватая и слегка мутноватая в свете факелов, которая заполняла больше половины сосуда, двигаясь внутри него в такт движениям повозки. Но после нескольких мгновений глядевшие на нее начинали осознавать, что она ведет себя… как живое существо! Люди начинали видеть заключенного в сосуд прозрачного человека, беспокойно ворочающегося с боку на бок и лихорадочно ощупывающего стенки многочисленными руками в надежде отыскать путь к свободе. Все движения этого странного непонятно чего выглядели совершенно осознанными и упорядоченными и явно были движимы стремлением выбраться наружу. Эти движения были столь отчетливыми и несвойственными обычной воде, что ни у кого не оставалось ни малейших сомнений в истинности возникающих образов. Кроме того, эта «вода» то и дело совсем по-человечески приникала к стенкам, и создавалось яркое впечатление, что она вглядывается в окружающее пространство. В такие моменты воображение людей невольно и неумолимо рисовало в этом месте глаза, полные мольбы и надежды, пристально впивающиеся в обступивших повозки зевак. Это зрелище, поистине самое необычайное из всех, которые доводилось видеть людям в подземелье, все эти два или три раза глубоко поражало их, проникая в самые недра их душ. В отличие от множества других, оно всякий раз заставляло их мучительно задумываться о том, что же происходило затем в потайных комнатах, за глухими дверьми которых, словно в склепах, исчезали таинственные сосуды с заключенными в них, казалось, заживо заточенными в саркофаги невиданными жертвами. Кто-то из посвященных однажды, не устояв перед настойчивыми расспросами, поведал, что сосуд был поставлен стоймя в арку из черного искрящегося камня, поднятого когда-то из бездны, в которой обитает Ньярлаат-Тот. Причем камнетесы, занимавшиеся ее изготовлением, умерли вскоре после окончания работы. При этом вода в сосуде вдруг стала двигаться совсем уж неистово, казалось даже, стала «колотить кулаками в стенки», как если бы этот сосуд с человеком внутри поставили на огонь. Это продолжалось много дней, затем она, понемногу успокаиваясь, стала уменьшаться, пока не исчезла, оставив сосуд совершенно пустым. То же, очевидно, произошло с более чем двумя десятками других сосудов, привезенных тогда. В комнатах, где все это происходило, не было обнаружено никаких изменений или следов, но священный зал мастера тогда наполнился особенно густым и искрящимся незримым светом, таким, каким он не бывал еще ни при одном жертвоприношении.
Люди с ужасом взирали на эти зловещие караваны, не в силах объяснить увиденное. Ведь где-то в глубине своего сознания они, вопреки своей воле и доводам разума, в каждом из лежащих на повозках таинственных предметов видели, а скорее – чувствовали… человека! Однажды, при виде лежащих на повозках рядами предметов, похожих на деревянные бочки, с торчащими обрубками каких-то отростков, жестоко пробитых кольями и скованных цепями, осененный мудростью фараон не выдержал и обратился к посвященному с вопросом:
– Они – мы?
– В своих мирах они – те, кто мы – в нашем, – ответил посвященный.
– Неужели такое возможно? – пораженно пролепетал фараон.
– Границы того, что называют жизнью и разумом, намного шире, чем мы можем себе представить. Так же как и границы того, что называют болью, – со вздохом усмехнулся посвященный. – Это под силу лишь мастеру. А нам оно и ни к чему, не наше это дело.
