Подумав об этом, я вдруг вспомнил о своем даре понимать иноземные наречия и разбирать таинственные письменности. И не успел я мысленно произнести вопрос: «Как мне это удается?» – перед моими глазами уже встал ответ. Оказывается, у меня появилась способность мгновенно улавливать логику их построения. Едва взглянув на текст или услышав речь, я тут же схватывал все их закономерности, вплоть до самых мельчайших. А мой разум сразу и безошибочно расставлял их в нужном порядке и, проанализировав, находил ключ к пониманию. Тут я поймал себя на том, что с ранней юности имел пристрастие к логическим размышлениям и построениям, что способствовало моим успехам в математике и механике. И вслед за этой мыслью в моей голове блеснула догадка о том, что способности, которые мы вынесли из подземелья, появились у нас не случайно. На самом деле мудрость, впитанная нами там, разбудила и многократно усилила в нас те склонности, которые каждый из нас имел изначально, получив при рождении. Панцирь же повел нас по этому пути еще дальше, придав нашим способностям какое-то особое качество, сделав их поистине невероятными и даже ужасающими.
Вспоминая, с каким вожделением рассказывали мои друзья об увиденных ими чудесах, я был слегка раздосадован тем, что передо мной сейчас не было никакого загадочного манускрипта, чтобы с ходу прочесть его, или что в гостях у меня не присутствует никакое странное существо вроде чужака каинов, чтобы перевести его наречие. Не было слышно даже щебета птиц, чтобы растолковать его друзьям и тем самым продемонстрировать им свой дар, многократно усиленный панцирем. Неожиданно взгляд мой упал на рукав халата, и я с удивлением отметил, что различаю порядок расположения нитей, из которых соткано полотно. Раньше я никогда не обращал на это внимания и не задумывался над этим, а также – над тем, что ткани бывают разными на ощупь и имеют разные качества, предназначаясь для разных нужд. Теперь же я, ясно различив построение ткани моего халата, кстати, весьма дорогой, понял, что она благодаря качеству и особому расположению нитей предназначена специально для защиты тела от жары и прохлады, обладая этим свойством даже без ватной прослойки. И тут в моей голове началось нечто совершенно невероятное. В ней нескончаемой чередой побежали сорта тканей, состоящие из нитей различной толщины, плотности и еще каких-то неизвестных мне качеств. Эти нити причудливым образом сочетались между собой в бесконечных вариантах, да еще и в различных порядках построения. Причем каждая из этих тканей безупречно соответствовала строго определенному назначению, которых также было множество: от впитывающих влагу пеленок для младенцев до ненамокающих и непродуваемых корабельных парусов. Но самым поразительным было то, что в моей голове тут же во всех подробностях возникало устройство ткацкого станка для изготовления каждой из этих тканей. Эти картины были настолько четкими и понятными, что просто поразили меня, ибо я был бесконечно далек от ткацкого искусства. И едва я подумал о том, что я больше понимаю в военном искусстве, в моей голове потекла череда воспоминаний о сражениях, в которых я участвовал, которые наблюдал или о которых слышал. А мой разум тут же выстраивал каждое из них, словно на шахматной доске, предлагая десятки безошибочных стратегических и тактических вариантов. Затем он перескочил на шахматные комбинации, которых были уже даже не сотни, а тысячи, а с них – на математические выкладки, которые полились таким невообразимым водопадом, что я, испугавшись за свой разум, схватился руками за голову и приказал себе подумать о чем-то другом. И подумал я конечно же о построении материалов, о котором говорил Омар, и о гармонии, о которой говорил Ибрагим. И поймал себя на том, что, если взглянуть глубоко, видели мы, в общем, одно и то же: все в мире, включая свет Ахмеда с Музафаром и пузыри Хасана и заканчивая разумом людей, чужаков и мастера, построено на одних и тех же законах – законах логики. Все те огромные области, в которые заглянул каждый из нас, просто не могут существовать в хаосе и двигаться случайностями. Чтобы не развалиться, а, наоборот, развиваться, они должны быть строжайше упорядочены и управляться мудрым началом, коим в полной мере может быть лишь логика, высшая и изначальная, вспыхнувшая вместе с искрой зарождения, а может быть, и еще раньше.
Повинуясь внезапной мысли, я взял за руку ближайшего от меня, а им оказался Омар. Едва заметное сияние тут же объяло наши руки, и я почувствовал, как горячие потоки неизвестных сил потекли сквозь них навстречу друг другу, объединив их в целое. Эти потоки заструились по моему телу, стремительно заполняя его, и в конце концов проникли в голову. Одежда на мне превратилась в необъятную и невероятно прочную многоярусную сеть с множеством замысловатых переплетений, расположенных в удивительном порядке. Пластины панциря состояли из массы шариков и были очень похожи на рыбью икру, однако все же были разделены некоторым пространством. Драгоценные же камни в украшениях представляли собой вообще волшебное зрелище, будучи построены из множества удивительно правильных геометрических фигурок, которые состояли из таких же, но меньших размеров, а те – из еще меньших, и так – глубже и глубже, насколько мог различить глаз. Изумившись до глубины души, я стал алчно ощупывать все предметы, попадающиеся мне под руку. И любой материал, к которому я прикасался, раскрывал мне свое построение, являя поистине неописуемые картины. В самом общем взгляде оно было сходно: все они состояли из частиц, соединенных узами, очевидно, тех самых, о которых говорил Омар. Однако эти частицы и узы различались между собой, и этих различий было великое множество даже в пределах одного материала. Я очень тонко чувствовал эти различия и моментально распознавал сходные, а также – те, что могли в силу своего устройства объединиться друг с другом. Здесь я вдруг отметил то, чего не отметили ни Ибрагим, ни Омар: узы, соединяющие частицы, не приходили извне и не возникали из ничего. Их рождали сами частицы, соприкасаясь между собой, и способность к их рождению крылась именно в устройстве. Так, например, ощупав свой перстень, я понял, почему золото не ржавеет и не тускнеет на протяжении времен. Просто его частицы, подобные шарикам, как и у загадочного металла панциря, начисто отказывались рождать узы с любыми другими материалами, отчего оно не могло претерпеть никаких изменений.
Эта мысль вдруг навела меня на другую: а не может ли металл, из которого сделан панцирь, быть результатом таких изменений?! Едва я об этом подумал, машинально ощупав одну из пластин, как в моей голове, словно росток из семени, от этого металла вдруг стала расти цепочка из частиц, которые причудливым образом присоединялись, улетали и менялись местами, рождая и разрушая множество уз. При этом все они подчинялись тому удивительному порядку, который руководил построением всех изученных мною материалов. В какой-то момент рост цепочки остановился, и я четко распознал устройство получившегося материала, отметив, что раньше он мне не попадался.
– Я понял, как возник этот металл! – услышал я голос Омара. – И я смогу определить все материалы, составляющие эту цепь, если они мне попадутся.
Я был поражен в очередной раз. Мой разум, проанализировав устройство нескольких различных материалов, получил представление об общем порядке их построения. И, исходя из него и используя ту же самую вездесущую логику, определил возможный путь образования этого металла из некоего первоначального материала через цепочку превращений. Проникнуть же в построение материалов мне, без сомнения, помог Омар. После того как потоки света, несущие наши способности, соединились и перемешались, мы превратились в единый инструмент познания, способный проникать в материал, постигая его построение, и осмысливать постигнутое, определяя общие основы и пути этих построений. И голова шла кругом при мысли о том, какие же способности мы обретем, если ВСЕ возьмемся за руки!
