— Да, все в порядке, — приступая к еде, кивнул Максим.
— А Мария Сергеевна уже приехала?
— Сегодня прилетает, в десять поеду их встречать. Не было подходящего рейса, пришлось им с пересадкой лететь. Ирина Григорьевна, а где ключи от квартиры родителей?
— У меня с собой, — поспешила в прихожую домработница.
— Да нет. Ваши пусть пока у вас останутся, я про ключи родителей, надо будет Маше с Валерой по комплекту выдать.
— Думаю, они в квартире остались. Я их не брала.
— А квартиру кто закрывал?
— Меня отпустили до окончания осмотра, так что думаю, что полиция. Я, прежде чем убирать пойти, звонила этому майору, спрашивала разрешения.
— Хорошо, про ключи я сам уточню. А ведь еще у бабушки комплект был.
— Был.
— А где он сейчас, не знаете?
— Да вроде бы дома лежал. В больнице-то они ей ни к чему были. Туда ее Арина Николаевна отвозила, а уж обратно… — Она не закончила фразу, смутившись. — Баклажанчики-то как, ничего получились?
— Очень вкусные. Вы скажите мне, сколько я вам за продукты должен, и вообще, — сообразил спросить Максим.
— Да ничего не должны. Кушайте на здоровье.
Машу Максим встретил и, как они и договорились заранее, отвез в квартиру родителей. Здесь ничего не напоминало о случившейся трагедии. Обычный порядок, все вещи на своих местах, за исключением пропавших мелочей, но они Максиму не запомнились, а потому их отсутствие не резало глаз.
— Максим, а где это произошло? — тихо спросила у него Маша, неслышно подойдя к брату.
— В гостиной, — со вздохом ответил он.
— Я дверь туда закрою. Не хочу ходить мимо и представлять… И спать нам с Валерой постелю в бабушкиной комнате, а детей положу в своей детской.
— Ты ключи отыскала?
— Да. Мамины в ее сумочке на подзеркальнике, а еще один комплект на крючке возле зеркала.
— Слушай, Маш, тебе мама или бабушка никогда не говорили, что у нас остались какие-то старинные драгоценности? — как бы между прочим спросил Максим, когда они остались в комнате вдвоем. Валера тактично пошел укладывать детей, чтобы дать им побыть наедине со своим горем.
— Нет. Я думала, все, что оставалось, в блокаду продали, чтобы с голоду не умереть.
— Да, я знаю, но может, у нашего семейства клад какой-то был, знаешь, зарыли под фундаментом в имении, в блокаду его было не достать, так и лежит себе, если, конечно, колхозный тракторист лет сорок назад нечаянно ковшом не задел, когда развалины под коровник зачищали.
— Это что, шутка такая или тебе деньги нужны? — нахмурилась Маша. С юмором у нее с детства было не очень.
— Деньги мне не нужны, просто бабушка перед смертью какие-то намеки отпускала, вот я и подумал.
— Отродясь от бабушки такой ерунды не слышала, — пожала плечами Маша. — И потом, если бы что-то и было, она бы наверняка маме рассказала, та отцу, и он бы нашел способ этот клад достать. Просто из спортивного интереса.
Маша была права. Но из-за чего-то же родителей убили?
— А что, если это не наш клад был, а мы его прикарманили, или бабушка хранила чужую тайну. Могла тогда и не рассказать, — подумал он вслух.
— Знаешь, Максим, или ты влип в историю, или ты просто бездушная сволочь. Родителей убили, а он про какие-то сокровища сидит рассуждает! — сердито отчитала его Маша. — И вообще, ехал бы ты домой. Я устала и спать хочу. А завтра, между прочим, похороны.
— Добрый день, Елена Владимировна, — галантно поклонился молодящейся брюнетке Станислав Дмитриевич. — Мой коллега из Следственного комитета договаривался о встрече с вами. Разрешите представиться, майор Авдеев.
— Майор? — В грудном голосе Елены Владимировны звучали едва уловимые насмешливые нотки. — Что ж, проходите. Выпить не желаете? Я, знаете ли, только что с похорон. Тягостное мероприятие.
Она действительно все еще была облачена в черное стильное платье без единого украшения.
— Присаживайтесь. Хотите говорить об Арине? — устраиваясь в мягком, массивном кресле, спросила хозяйка и сразу же, не дожидаясь ответа, приступила к рассказу. — Мы знакомы лет двадцать пять, может, больше. Наши мужья вместе начинали карьеру в бизнесе.
— Насколько вы были близки с Ариной Николаевной?
— В последнее время не так, как прежде. А раньше мы, бывало, и в отпуск вместе с детьми ездили. Мой Олег ровесник ее Маши.
— Расскажите мне о личной жизни Арины Николаевны. У нее были связи, увлечения? — На счастье Станислава Дмитриевича, дама не стала жеманничать и скрытничать:
— Теперь, когда они оба с Сергеем мертвы, скрывать что-либо смысла уже нет. Да, у Арины случались увлечения. Она удивительным образом сочетала в себе прагматизм и страстность. Меня всегда такая смесь поражала, а мужчин, очевидно, зачаровывала. Сама я таким успехом у мужчин похвастаться не могу, хотя внешне гораздо симпатичнее покойной Арины. Но в любовных делах это совершенно не важно, — как показалось Станиславу Дмитриевичу, с некоторым сожалением проговорила Елена Владимировна. — Вы видели передачи с ее участием? Нет? Обязательно посмотрите, хотя бы две. Она была необычным человеком и интересной женщиной. Всегда плыла против течения. В моде прямые волосы — она делала завивку, все красились в блондинок — она была рыжей, потом брюнеткой, а когда все стали брюнетками, перекрасилась в блондинку. И так во всем. Любила независимые суждения, ярких людей, и любовники у нее были все под стать. Слышали о таком театральном режиссере Зиновии Леопольдове?
— Да, слышал. Говорят, его постановки пользуются успехом не только у нас, но и на Западе, — кивнул Станислав Дмитриевич.
— Именно. У них с Ариной был короткий, но очень бурный роман, при том, что она старше его на несколько лет. А еще был дирижер Ларгиев и знаменитый тенор Ольховский. Но все это были легкие романы, без взаимных обязательств и претензий. Арина любила своего мужа и никогда бы не поставила под удар свой брак.
— Вы меня извините за старомодные суждения, но вам не кажется несколько странным подобное выражение любви? Разве измена не считается своего рода предательством? — без нажима спросил Станислав Дмитриевич.
Дама взглянула на него с интересом, все же майор, несмотря на звание и должность, был мужчиной привлекательным, молодым, подтянутым и пользовался определенным успехом у женщин, хотя и не злоупотреблял им, как супруги Пановы.
— Хм. Возможно, что я с вами и согласна, а возможно, мое соглашательство, как в той басне про «зелен виноград». Лично я своему мужу не изменяю, а вот у него случаются интрижки. Укрепляет ли наш брак моя верность? Вряд ли. Во мне копятся обиды, досада, неудовлетворенности, и каждая новая история, о которой я узнаю, понемногу, незаметно убивает мои чувства. К тому же все это время от времени вырывается наружу. Безобразные скандалы надоедают мужу, вызывают раздражение или жалость, что еще противнее. И я после таких вот сцен теряю свои позиции, каждый раз скатываясь все ниже в его глазах, и в конце концов я задаю себе один и тот же вопрос: а как долго все это будет продолжаться и кому из нас первому это надоест? — Лицо Елены Владимировны во время этого монолога погасло и словно постарело, очевидно, обиды действительно копились в ней годами, а положение в обществе и гордость красивой женщины не давали ей излить душу подругам или вообще хоть кому-то. Вероятно, Станислав Дмитриевич, которого она видела первый и, очевидно, последний раз в жизни, вызвал у нее определенное доверие и жгучее желание облегчить душу.
