* * *
Ансгар был убежден, что смерть конунга не случайна – его убили. И те люди, которые ломились в дворцовые ворота, были напрямую с этим связаны. Лисья шапка на голове одного из убегающих – Ансгар узнал ее, она принадлежала Мане. Если там был Мане, то были и остальные даны вместе со своим Кнутом. Но почему они это сделали? Мстили за Эринга? Знал ли Бальдр об этом? Да, он мог знать. И не только знать, но и содействовать, ведь Бальдр был очень разозлен, когда конунг не дал ему разделаться с Ансгаром, да еще и взял того в свою дружину, а с ним весь десяток. Наверняка Кривой затаил обиду и решил отомстить.
Но как они убили конунга? На его теле не было ни единой раны. Ефанда же, обезумев от горя и ужаса, все время повторяла что-то о призрачном волке. Никто не воспринимал ее слова всерьез, и Ансгар тоже не стал бы обращать на них внимания, если бы не воспоминание о призраке, которого он отогнал с помощью амулета Брюнгерды. Прежде он просто не поверил бы в то, что человека может убить какой-то призрачный волк. О дисах и иных запредельных существах можно было рассказывать разные истории, можно было в них верить, но все это было где-то в другом месте с другими людьми – и оттого как-то не по-настоящему. Но Ансгар видел оборотня своими глазами. Сначала он был уверен, что ему все приснилось, но после смерти конунга и слов Ефанды начал в этом сомневаться. Оборотню нужно было убрать стражу из дворца, и он этого добился, вступив в сговор с Бальдром и данами. Оставалось ответить только на один вопрос: кто такой этот оборотень? Если у него вообще было человеческое воплощение, то им мог быть только один муж – Хельги. Ансгару всегда нравился этот воин, но он сразу, еще при первой встрече, когда они сражались друг с другом перед конунгом, почувствовал в нем что-то странное и страшное. Этот звериный оскал на красивом лице, эти серые глаза, эта шкура волка на плечах. Сначала Ансгар подумал, что Хельги мог затаить обиду на конунга после своего изгнания, когда он не смог добыть голову Модольфа. Но затем вспомнил, как Хельги убил раненного Ансгаром наймита, подосланного Эрингом, прежде чем тот успел что-то рассказать. Вспомнил, как Хельги заткнул самого Эринга, сломав ему челюсть. Ансгар понял, что Хельги давно замышлял против конунга. Может, и частые болезни Рёрика были результатом стараний Хельги. Только конунг никак не хотел умирать, и Хельги стал действовать решительнее. Его изгнание было ему даже на руку.
Так думал Ансгар, но, кроме него, никто и слышать не хотел об убийстве. На теле конунга не было ран, следов отравления тоже видно не было, а слова полубезумной Ефанды никто не воспринимал всерьез. Для ярлов куда важнее было, что конунг умер, а не то, как это произошло. С его смертью ушла сила, которая держала вместе разноплеменных ярлов с их дружинами, и теперь никто не знал, что будет дальше. Хольмгард погрузился в хаос. Отдавать указания было некому, ведь ни один ярл не собирался признавать над собой власть другого. Всяк позаботился прежде всего о своей власти и безопасности, так что дружины ярлов во всеоружии охраняли их хирдхеймы. Тут же началось племенное разделение. Словене сносились со словенами, ярлы из нордманов вели переговоры между собой. Финны и венды пытались договориться со всеми. И никому не было дела до того, что происходит во дворце конунга, где лежало его непогребенное тело, а рядом с ним сидела безутешная вдова с маленьким сыном на руках.
Видя это, Ансгар не спешил ни с кем делиться своими догадками. Его просто подняли бы насмех, расскажи он об оборотне. Поэтому Ансгар счел за лучшее молчать и не привлекать к себе внимание. Но были свидетельства, в которых он был вполне уверен и которые были вполне реальны – даны и Мане с его лисьей шапкой. Конечно, теперь всем было наплевать на то, кто и зачем поднял шум посреди ночи, и поэтому Ансгар решил рассказать об этом только своим друзьям.
Был йоль, когда он поведал им свою историю. В этот вечер и потом всю ночь нордманы должны были гулять и веселиться в ожидании прихода Солнечного Короля, но после смерти конунга никому не было до веселья. Праздник справляли тихо, небольшими компаниями самых близких друзей и с оружием наготове. Так и Ансгар со своим десятком сидел у йольского светильника и пил сидр, когда, убедившись, что их больше никто не слышит, поведал им свою историю.
– Странные дела, брат, – промолвил Агнар, услышав его рассказ, – белоголовый, а с ним, верно, и другие даны нагло шумят у самого дворца, и, покуда все мы за ними гоняемся, конунг умирает. Странные дела!
– Верно, дело тут нечисто, – согласился Ульвар, – да только не пойму я, в чем секрет?
– Какой секрет? – не понял Оддвар.
– Эх, великанья твоя задница, что ж тут непонятного? – стал подначивать его Брунольв. – Мане с друзьями шумели за воротами, а конунг умер во дворце. Кроме того, что это произошло одновременно, какая тут связь?
– Верно, – кивнул Ульвар, – как именно их шум привел к смерти конунга – вот в чем секрет!
– А может, и нет никакого секрета, никакой связи? – спросил Раудкар, и Лодинн его поддержал:
– Да, может, и вправду помер старик, и все дела!
– Э, нет, связь тут прямая, иначе зачем бы было вообще поднимать этот шум? Но как они все-таки добрались до конунга – вот этого я никак не пойму.
– Я слышал, – подал голос Ивар, – будто жена конунга говорила про какой-то призрак.
– Чушь! Бабские бредни, – тут же отрезал Бильд, – она же обезумела, все так говорят.
– И я не верю в эту небылицу, – согласился Ульвар, другие тоже закивали головами.
Видя это, Ансгар снова засомневался, видел ли он оборотня на самом деле или это было лишь ночное видение. Пусть это будет его тайной, и даже брату он ничего не расскажет. Ансгар нутром чувствовал, что так будет лучше и для него, и для других.
– Все-таки выходит, что никакой связи нет, – проговорил он с напускной задумчивостью, – никаких ран на теле конунга не было, и помер он сам.
– А как же даны? – спросил Агнар.
– Это надо бы спросить у них самих, да только кому сейчас есть дело до них?
Но тут заговорил Оддгейр:
– Мне есть дело. Я уверен, что они неспроста явились в ту ночь у ворот дворца. Мне эти даны сразу не понравились. Они украли наш драккар, они убили Дагстюра, они споили Бальдра! И сейчас, я уверен, они снова принесли с собой зло. Не знаю, как именно, да мне и все равно! Я убью одного за другим всех восьмерых, клянусь дарами Фрейра! Слышите? Не пройдет и три дня, все они будут мертвы, даже если это будет стоить мне головы!
Был йоль, и слова Оддгейра были не чем иным, как йольской клятвой.
* * *
Ансгар шел по лесу, сам не зная куда. Он чувствовал холод – страшный мертвящий холод, от которого было негде укрыться. Было темно, и только снег едва отсвечивал каким-то зеленоватым светом. Ансгар что-то искал – прибежище? дорогу? – он не понимал. Но знал, что должен идти, и шел. Ноги вязли в снегу, тяжелый плащ волочился позади, заметая следы. Ансгар не помнил, когда и как он оказался в лесу, сколько он уже так ходил, и боялся, что на самом деле бродит по кругу. Ночь казалась нескончаемой, и он начал думать, что так и останется в этом зеленоватом снегу, когда холод окончательно высосет из него жизнь.
