– Кто из вас Кирилл?
– Тот, кто не боится серебра.
– Неправильный ответ, мальчик, – проскрипела в ответ хозяйка Погреба. – Кирилл из вас тот, у кого в кармане мешочек с золотом.
Амон усмехнулся и протянул старухе кожаный кошель:
– Как договаривались.
– Сколько? – дёрнулся Ольгин.
– Не твоё дело.
Здоровяк покачал головой:
– Не люблю быть обязанным.
– Об этом надо было думать раньше, – усмехнулся Амон. – Теперь молчи.
Старуха потрясла мешочек, внимательно прислушиваясь к звону, улыбнулась, видимо, звук её удовлетворил, облизнула губы и бросила Ольгину серую тряпку:
– Надень поверх… себя. И на голову накинь.
– Зачем? – не понял гигант.
– Поможет.
– Делай, как велят, – добавил Кирилл. И демонстративно посмотрел на часы.
Первородный поморщился, но послушно развернул тряпку, оказавшуюся такой дырявой, что походила на сеть, и накинул на плечи.
– Так сойдёт?
Ответа не последовало.
– Внутри клетка, так что ты не вырвешься, голубок, – сказала старуха, глядя Ольгину в глаза. – Я за тобой присмотрю, когда станет совсем плохо – помогу. Но сколько ты выдержишь – не знаю, тут у всех по-разному.
– Я постараюсь побыстрее, – негромко произнёс Амон.
Ольгин не ответил.
Он закусил губу и медленно вошёл в Погреб.
* * *
Полицию на Преображенское кладбище никто не вызвал. Потому что делать ей там было нечего. Своего мёртвого истребители забрали, Ольгин сбежал, выстрелов никто не слышал – спасибо глушителям, заметных повреждений кладбищенской собственности не случилось, и потому, когда Ксана явилась в скорбное место, то окунулась в сообразную тишину и прохладу, и течение жизни печального места не обезобразили деловые полицейские мероприятия.
Пять утра. Деревья едва слышно шуршат, полной грудью вдыхая утренний ветерок, светло, как днём, но пусто – люди ещё спят, им ещё нет дела до мёртвых. Надгробные камни замерли, недовольные ранним визитом, окна мастерских темны, из-за ограды доносится шум просыпающегося города, но ещё приглушённый, невнятный и не беспокойный.
Но для целей Ксаны отсутствие людей было на руку – для поисков ей требовалось изучить Ольгина, «поймать» его образ, а объясняться со сторожами не хотелось.
Сначала ведьма побывала в убогой сторожке, где сын Великого Полнолуния коротал скучные дни, посидела в продавленном кресле, налила воды в железную кружку, сделала глоток, представляя, как пьёт из неё гигант – жадно, большими глотками, посмотрела на упаковки лапши быстрого приготовления, на грязный чайник, покачала головой, вздохнула, вышла и направилась к известной всему Отражению могиле пятнадцатилетней девочки, зверски убитой дьяком-меченосцем Лавричем. Осмотрелась, оглядела фотографию, отметив прелесть несчастной Ольги, но приближаться к могиле не стала, проявила уважение к труду Мастера Скорбных Дел, избавившего ребёнка от Тьмы страшного убийства. Прогулялась по следам ночной погони, задержавшись там, где Ольгин убил истребителя, направилась к ограде, но замерла, услышав из глубины кладбища характерные звуки втыкающейся в землю лопаты. Удивилась, пошла на звук и через пару минут оказалась у разрытой могилы.
– Не помешаю?
Стоящий на дне ямы толстяк поднял голову, прищурившись, посмотрел на женщину, явно узнал, но здороваться не стал. Мотнул головой:
– Туда встань.
И вернулся к работе: продолжил копать, резкими движениями выбрасывая из ямы землю. Работал он давно, споро, однако ухитрился не запачкать светлые брюки и не вспотеть. И если первое ещё могло вызвать удивление, то почему толстяк не вспотел, Ксана знала наверняка – она тоже его узнала.
– Потерял чего? – тягуче поинтересовалась ведьма.
– Нужно проверить, – отрывисто ответил толстяк, не прекращая орудовать лопатой.
– Жив покойный или нет?
– Вроде того.
– Понятно… – Ксана сделала несколько шагов, остановилась напротив покосившегося камня и громко прочитала: – Безликин Савелий Григорьевич… Дядя твой?
– Вроде того, – мрачно повторил Иннокентий, пытаясь сообразить, издевается ведьма или действительно не понимает смысл происходящего.
– Могила свежая, этого года, – продолжила Ксана. – На ней лежала печать Авадонны, а ты на неё наплевал и просто сорвал… Но Авадонна не появился, значит, знает, что ты здесь вытворяешь.
– Я не вытворяю, я нашёл яму и решил её осмотреть.
– Ты ведь Кросс, да? – поинтересовалась ведьма. – Лютое насекомое карлика.
– А ты – Ксана, новая стерва Гаапа.
– Вот и познакомились, – резюмировала женщина. – Что ты здесь делаешь, насекомое?
– Копаю, – хмуро ответил Иннокентий.
– А на кладбище?
– Приглядывал, чтобы истребители не упустили Ольгина.
– Плохо приглядывал, – с иронией заметила Ксана.
– Я опоздал, – соврал Кросс. – Когда приехал, Ольгин уже удрал… – он вдруг остановился, опёрся на лопату и поднял голову на ведьму. – А ты здесь зачем?
– Гаап отправил подчистить за вами, – с улыбкой сообщила Ксана.
– За ними, – уточнил Иннокентий.
– Ах да, ты же застрял в песочнице… Так скажешь, кто такой Безликин?
– Ты действительно не догадалась?
Несколько секунд ведьма внимательно смотрела на толстяка, припоминая, что она о нём знает, а затем её брови поползли вверх:
– Не может быть!
– Мы в Отражении, красавица, здесь всё может, – Кросс снова взялся за работу. – В могиле покоится мой хозяин.
– Зачем тебе прах?
– Не знал, пока не увидел тебя, – проворчал Иннокентий.
– При чём тут я? – удивилась ведьма.
– Ты правишь отражения.
Ксане очень хотелось сказать правду, признаться, что слухи врут – или пока врут, – что ей ни разу не удалось повторить опыт, который привёл её в Отражение, и сейчас она – обычная ведьма… Но…
Но ей удалось справиться с собой и промолчать.
Во-первых, потому что в Отражении нельзя признаваться в слабости. Во-вторых, потому что слова толстяка её заинтриговали.
– Не удивлюсь, если Авадонна знал, что Гаап отправит тебя чистить за Братством, – продолжил Кросс, не заметивший терзаний женщины. – В смысле – предвидел твоё появление и потому послал на кладбище меня.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Ксана. – Объяснись.
– Я с самого начала не понимал, зачем Авадонна отправил меня на кладбище, поскольку ему явно было плевать на судьбу Ольгина, – поведал Кросс. – А теперь цепочка сложилась: он знал, что я отыщу могилу и начну её раскапывать, а Гаап пришлёт тебя.
