В ответ Иннокентий вежливо улыбнулся и вопросительно поднял брови.
– Приходи, тебя пропустят.
– Благодарю, Татум баал.
Кросс приподнял шляпу и, насвистывая, покинул апартаменты. Он был очень доволен собой.
– Ты тоже проваливай, – угрюмо велела Зур.
Виран кивнул и боязливо, бочком, выскользнул за дверь. Где с облегчением вздохнул и вытащил из кармана успокоительное.
Татум выждала ещё с минуту, затем встала с кресла и резким движением откинула капюшон.
У неё оказалась маленькая, соразмерная сложению, голова с мелкими чертами: малюсенький носик, скошенный подбородок, едва заметные уши, но при этом – огромные, выразительные глаза необычайного фиолетового цвета.
– Милая! – всхлипнула Зур, бросаясь к пленнице. – Я соскучилась! Ты представить не можешь, как тяжело и одиноко мне без тебя! Милая…
Она сорвала мешок, выдернула кляп и замерла, несмело улыбаясь, ожидая и надеясь, что…
Бри Хамелеон обожгла Зур бешеным взглядом и прорычала:
– Я тебя ненавижу!
И отвернулась.
На прекрасных глазах Татум выступили слезы.
* * *
Сегодня город умывал прохладный летний дождь – чуть сильнее грибного, едва заметного, но всё равно лёгкий, не затянувший небо серой ватой туч, – и солнечные лучи отражались в миллиардах развесёлых капель, что стучали по крышам и шуршали по листьям, стекали по стёклам домов, автобусных остановок и машин… Лучи отражались в тех каплях, что ручейками мчались по хихикающим мостовым, смывали с памятников голубей и затекали за шиворот, призывая рассмеяться или хотя бы улыбнуться. Сегодня Солнце разбежалось по Москве небесными брызгами, и улицы старого города заблестели в мокрых лучах.
Сегодня было хорошо.
И Кирилл ничуть не пожалел, что позабыл зонтик.
Дождь застал его на полпути от «Китай-города», и намокшая рубашка стала приемлемой ценой за редкое в летнем городе ощущение прохлады и свежести. Кирилл не бежал, как многие вокруг, не прятался и даже чуть замедлил шаг, улыбаясь и не смахивая с лица капли. Зачарованная светом вода наполняла его силой, бурлящей энергией, дарила превосходное настроение и меняла хмурый мир миллиардами забавных отражений. Солнечный дождь раскрыл камень старого города и сделал его нежным. Высокие дома перестали подагрически крючиться, словно собираясь рассыпаться на мостовую, выпрямились и устремились к небу, заблестели купола, шурша смеялись деревья…
Это пройдёт.
Небесные брызги не вечны, их прелесть обязательно высохнет под жаркими лучами, и скоро город вновь замкнётся в правилах своей тверди. Станет серьёзным.
Станет мрачным.
Но пока он улыбался, и люди ему отвечали.
Промокший, но зарядившийся отличным настроением Кирилл добрался до угла Подколокольного переулка и Яузского бульвара и остановился, внимательно разглядывая дом, в котором его ждали. Не старый дом, как тот, что прятался за деревьями с другой стороны переулка, но и не совсем новый, безыскусный. Жёлтый дом был выстроен в прошлом веке, цитаделью встал на перекрёстке, и его массивные стены грозно нависли над московскими мостовыми.
Скрывая тысячи тайн…
Загадки и секреты тенями скользили в окнах, забегали во двор через высокую арку, охраняемую отражёнными в белом камне воинами, прятались за дверями подъездов и квартир. Дом сочился тайнами, но Кирилл не ощущал враждебности. Настороженность – да, но не враждебность.
Он медленно прошёл в арку, покосившись на вымытых дождём стражей, отыскал нужный подъезд, набрал код, который сообщил Машина, потянул на себя дверь, но на секунду замешкался, разглядев на соседней двери табличку: «Школа игры на испанской гитаре». Под табличкой висело расписание занятий, а под ним – объявление: «Строго для двуруких. Оружие и гироскутеры проносить запрещено».
Изнутри доносились плавные, как полусонные волны, звуки – кто-то мастерски перебирал струны испанской гитары, Кирилл хмыкнул и шагнул в подъезд.
* * *
Лифт лязгнул, и на площадку вышел толстый человек в безразмерном льняном костюме соломенного цвета, белой рубашке, светлых туфлях и шляпе. Человек выглядел грузным, но одышкой не страдал и двигался на удивление свободно – безумный вес ничуть его не угнетал. Он огляделся, по очереди задержав взгляд на всех дверях, направился к правой – в меру потёртой двойной деревянной двери с прорезью для почты – и уверенно крутанул ручку старого звонка. Ответом стала тишина. Гость собрался покрутить звонок повторно, но услышал шаги, правда, не рядом с дверью, а вдали, и короткую фразу:
– Не заперто!
Которую можно было расценить, как приглашение. Надавил на ручку и заглянул внутрь.
– Можно?
Прихожая промолчала. Что же касается шагов, они едва долетали до слуха гостя из глубины квартиры. Толстяк выждал несколько секунд, пожал плечами, снял шляпу, ступил внутрь, отразившись в пыльном зеркале прихожей, и неспешно пошёл по длинному коридору, бросая косые взгляды на двери: одна справа, глухая, закрытая на тяжёлый засов, скреплённый надёжным замком, и две слева, элегантные, межкомнатные, с матовыми стёклами. Закрытые, но, кажется, не запертые.
– Ермолай!
– Я здесь.
Коридор оказался проложен буквой «Т». Дойдя до развилки, толстяк повернул направо, на голос, и оказался в гостиной. Здесь стояли два дивана, столик и кресло-качалка перед большим окном, из которого открывался вид на «высотку». В углу уютно устроился незамысловатый аппарат – в нём гость уверенно опознал самогонный, – производящий, судя по запаху, нечто яблочное.
И крепкое.
Что же до хозяина квартиры, это был кудрявый, ярко-рыжий мужчина с очень простым, круглым лицом, носом-«картошкой», пухлыми щеками и жёлтыми, кошачьими глазами. В его левом ухе чернела коробочка беспроводной гарнитуры.
Мужчина сидел в кресле и никак не отреагировал на появление гостя: смотрел в окно, держа в руке стакан с чем-то прозрачным, и явно пребывал в глубокой задумчивости. Он был одет в чёрные кеды, чёрные брюки-карго с многочисленными карманами и футболку грязно-серого цвета. На груди, на левой стороне, футболку украшала чёрная надпись: ТККСН НЕЙТРИНО, а под ней цифры: 1523166.
По документам хозяин квартиры значился Ермолаем Покрышкиным, но вся отражённая Москва называла рыжего Машиной, и толстяка привело к нему важное дело.
– Ермолай?
– Ага.
– Меня зовут Иннокентий Кросс, – представился гость. – Я вам звонил.
– Присаживайтесь, – предложил Машина, указав стаканом на диван. – Выпьете?
– Не сейчас.
– Метаболизм не позволяет?
– Позволяет, просто не хочу.
– Что у вас случилось?
– Проблема с нахлобучником.
