— Смотри не опоздай. Лучше отложим мои технические проблемы на потом.
— Я могу что-нибудь сделать?
— Можешь. Расскажи, как ты одет.
— Ты будешь надо мной смеяться: я достал старый смокинг, это как подходящий случай, чтобы его выгулять. Хочешь, загляну к тебе после спектакля?
— Желаю тебе хорошего вечера, Джулиус, — сказала она и повесила трубку.
Вернувшись в свою комнату, Хлоя сняла платье.
Мистер Бронштейн стоял в прихожей, он приоткрыл дверь на площадку и намеренно громко ею хлопнул.
— Я пришел! — крикнул он.
Хлоя давно знала, что отец вернулся. Зайдя, он застал ее у окна.
— Не надоело тебе разглядывать эту улицу?
— Что делать, по телевизору все равно нет ничего интересного, — ответила она.
Профессор подошел к дочери.
— Лучше ничего не говори, папа.
— Завтра я все выясню у Грумлата. Сколько это может продолжаться?
— Я могу провести несколько вечеров дома, это не трагедия.
— Ты права, мне нечего сказать, но думать ты мне не запретишь. Ладно, пойду займусь ужином.
Хлоя обернулась:
— И что же ты думаешь?
Грумлат провел отвратительное утро. Настолько неприятное, что он даже пожалел, что когда-то сделался председателем жилищного товарищества. После отказа миссис Коллинз продать ему помещение, которое он арендовал на втором этаже, он укрепил свою власть, взяв на себя управление зданием. Раньше ему не на что было жаловаться. Он получал внушительное вознаграждение, не слишком утруждаясь. Но в тот день творилось нечто несусветное! Собственники бесцеремонно стучали в его дверь, не удосужившись даже предупредить о своем визите. И все долдонили одно и то же: когда он найдет замену Ривере?
Первой начала мадам Леклер: у ее собачки, видите ли, артроз. Потом заголосил профессор Бронштейн: его дочь теперь заперта в четырех стенах. Уильямсы паниковали, потому что на следующей неделе у них был намечен вечерний прием: как поднять наверх их драгоценных гостей? Наконец, явилась миссис Зелдофф с требованием как можно скорее найти решение проблемы, — лучше бы оставила его в покое и пошла в храм поставить свечку!
Общаться с профсоюзом лифтеров оказалось труднее, чем со службой соцобеспечения. Он уже трижды оставлял послание у них на автоответчике. Кто в наши дни пользуется автоответчиком? Контора профсоюза располагалась в таком районе, куда Грумлат не сунулся бы даже под страхом смерти. Не хватало ему заблудиться у них в Бруклине! Во избежание жалоб он решил отправить им днем заказное письмо, правда, можно… Окрыленный удачной идеей, он выскочил из офиса и вызвал лифт. Почти сразу же перед ним предстал Дипак.
— Добрый день, сэр, — сказал он, отодвигая решетку.
— Мы здоровались сегодня утром, — напомнил ему Грумлат.
— Вы не будете спускаться?
— Нет, у меня к вам вопрос. Не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы заменить мистера Риверу?
— Увы, нет. Здесь необходим специфический опыт.
— Какой тогда прок от вашего профсоюза?
— Профсоюз защищает наши интересы.
— Разве кто-нибудь из ваших коллег, ушедших на пенсию, не был бы рад ненадолго вернуться к работе?
— Возможно. Надо будет разузнать.
— Я уже несколько часов безуспешно пытаюсь это сделать.
— Понимаю, — молвил со вздохом Дипак. — Вы хотите, чтобы этим занялся я.
— С вашей стороны это было бы весьма любезно. К тому же это в ваших интересах.
— Я сделаю все возможное, — пообещал Дипак.
— Действуйте, и поскорее, мне платят не за то, чтобы я разбирался с подобной ерундой.
Грумлат вернулся к себе в офис, а мрачный Дипак спустился в холл. Не дожидаясь распоряжения бухгалтера, он сам попытался решить насущный вопрос, и друзья в профсоюзе подтвердили его опасения. В городе ускоренно строилось жилье и образовался дефицит даже портье и привратников, не говоря уж о специалистах, умевших управлять старинными лифтами: искать их все равно что пытаться найти жемчужину в раковине обычной мидии. Грумлату не перезванивали из профсоюза, потому что Дипак попросил друзей о небольшой услуге, хотя понимал, что его уловка в лучшем случае позволит отсрочить неизбежное. Проехать еще 862 километра по вертикали и войти наконец в книгу рекордов — не так уж много он хотел от жизни, притом что до сих пор довольствовался тем, что она ему давала, и не требовал надбавок.
Для порядка он выждал час, затем отправился к бухгалтеру и заверил его, что в профсоюзе полностью осознают серьезность их положения и постараются помочь: они уже ищут подходящего человека. Пока же он, Дипак, согласен трудиться и по вечерам, дабы облегчить всем жизнь.
— Тогда сами договаривайтесь с Риверой, чтобы ваши сверхурочные оплачивались из его зарплаты. Надеюсь, вы понимаете почему: расходы на это здание и без того излишне высоки.
— Вам не придется мне доплачивать, — успокоил Дипак Грумлата перед уходом.
Санджай узнал ее издали — по длинному красному пледу, которым она укрывала себя от пояса до самой земли. Этот плед заменял ей половину одежды.
Опустившись рядом с ней на скамейку, он стал слушать трубача, игравшего «Сент-Луис блюз» Хенди.
— Не мне же начинать разговор при каждой нашей встрече! — не выдержала Хлоя.
— Вот вы его и начали, — рассмеялся Санджай.
— Вы чем-то озабочены.
— С чего вы взяли?
— Я психотерапевт.
— И по совместительству актриса?
— В Нью-Йорке иметь единственную профессию — непозволительная роскошь.
— Ваши прекрасны, и та и другая, хотя высокий спрос на психотерапевтов, по-моему, тревожный знак. По мере роста городов человеку все труднее найти внимательного слушателя.
— Вы здесь случайно? — спросила Хлоя.
— Нет, специально. Я надеялся увидеть вас.
Она отвернулась и уставилась на трубача.
— Не врите, вы здесь ради него.
— Я раздумывал, как бы поступил на моем месте отец. Мне нужна была примета, знак, — проговорил он, любуясь огромным китайским вязом.
— По-вашему, среди ветвей деревьев обитают души?
— Либо там, либо в потустороннем мире.
— О чем вы спросили бы вашего отца?
— Сложно ответить…
— Сложность в том, что мы не умеем формулировать наши проблемы.
— Вы психотерапевт, вам не до шуток!
— Выходит, вы верите в приметы? — весело спросила Хлоя.
— Давайте лучше о вас: что вы здесь делаете?
— Я люблю наблюдать жизнь вокруг. В свое время — не очень давно — я даже гуляла вечерами по супермаркетам. Подождите смеяться! Там встречаешь самых разных людей: студентов, работников ночной смены, стариков, спасающихся от одиночества.
